Герой-чудотворец - [9]

Чарли всё это здорово не нравилось, но прогнать Кибворса у него не хватило духу – у парня был такой жалкий вид, беднягу, кажется, совсем загоняли.

– Ладно, старина, – сказал он спокойно. – Только нам надо быть осторожными. Мастер на другом конце, он следит за большой печью, но иногда заходит. Дай-ка я подумаю, – и Чарли стал задумчиво тереть подбородок.

– Не беспокойся, товарищ, – сказал Кибворс с благодарностью. – Предоставь всё мне. Чем меньше ты знаешь обо мне, тем лучше.

– Ладно, но будь осторожен. Это тебе не простая фабрика. Тут надо быть особенно аккуратным. Ни спичек, ни курения.

– Не беспокойся.

Кибворс пошел на цыпочках, и Чарли механически последовал за ним. Они прошли по коридору в цех, где в большой цистерне хранился каолин. Кибворс остановился, взглянул на стену и обернулся к Чарли.

– Не нравится мне эта проводка, – шепнул он.

– Проводка как проводка, – безразлично ответил Чарли. Наверное, Кибворс просто хотел похвастаться: он когда-то был инженером-электриком, но Чарли не имел ни малейшего желания выступать в роли его слушателя.

– Ну, вот, дружище, теперь ты иди к воротам и забудь, что когда-нибудь видел меня.

Чарли так и сделал. Он не торопясь подошел к воротам и перебросился парой слов со стариком Хиндсом, который дремал в своей деревянной сторожке. Несколько минут он чувствовал себя бодрее, но не надолго. Второй приступ дремоты был куда сильнее первого. К тому же устали и ноги, и он должен был сесть. В углу стоял перевернутый ящик, на котором он обычно съедал ужин. Ужинать было еще рано, но через несколько минут он всё же присел. Голова его откинулась и, насколько это было возможно, удобно устроилась в углу, образованном двумя стенами. Глаза закрылись, рот приоткрылся. Он уснул.

Проснулся он от грохота и треска, как бывает, когда что-нибудь ломают, или, может быть, от запаха гари. Слух и обоняние извещали его, что в мире происходят что-то ужасное. Несколько секунд он оставался недвижим, напряженно прислушиваясь и вдыхая запахи, потом метнулся за угол и побежал по коридору. Коридор был полон дыма. Мимо него мелькнула человеческая фигура. Человек крикнул что-то непонятное и исчез. Чарли растерялся, от запаха гари его начало тошнить, а вокруг него был дым и тлело дерево. В руках у него оказался топор. Левый рукав пиджака тлел. Он попытался крикнуть, но закашлялся, давясь мокротой. Он ничего не видел, так как дым разъедал глаза, и они слезились. Он попытался сдернуть горящий рукав, потому что руку кололи миллионы накаленных иголок, неудачно взмахнул топором и ударил им по ноге. Всё это произошло в первые несколько секунд…

2. Пресса

Гарольд Вентворс Кинни, известный читателям «Дейли трибюн» и «Санди курир» как Хэл Кинни, сидел в углу вагона первого класса дневного экспресса, отправлявшегося от Сент-Панкрас[7], отдаваясь громадным, захватывающим его всего душевным я телесным мукам, испытывая при этом своеобразное наслаждение. Часть этих мук приходилась на долю несварения желудка: он наспех съел плотный ленч и пропустил несколько рюмок, непростительно глупо забыв взять в дорогу таблетки бикарбоната. Другая часть мук была результатом его темперамента: он почти всегда находился в состоянии беспокойства. Сейчас же, помимо всего, существовали и дополнительные обстоятельства, над которыми он раздумывал. Начать с того, что ему был не по душе тон, каким утром с ним говорил редактор «Дейли трибюн» Шаклворс. Ему не нравилась и поездка, цель которой сводилась к тому, чтобы узнать, что можно сделать из истории этого Стоунли. Он не был репортером, собирающим информацию и берущим интервью, он был даже не «спецкорреспондент», хотя в свое время он прошел эти ступени. Он был Хэл Кинни, чье тонкое чутье журналиста и широкие связи сделали его одним из виднейших людей Флит-стрит[8]. Совершенно трезво он считал себя в «Трибюн» лицом более важным, чем редактор. Редакторы приходят и уходят, и читатели их не знают, да и знать не хотят. Исчезни завтра Шаклворс, говорил себе Кинни, и ни один читатель «Трибюн» или «Санди курир» не узнает об этом и не пожалеет. Если же «Санди курир» начнет выходить без еженедельной статьи Хэла Кинни («Следующая статья – через неделю», – сообщала газета), если его имя исчезнет со страниц «Трибюн», произойдет скандал, как убедились в этом год назад, когда он заболел. Владелец газеты знал Кинни лучше, чем Шаклворса, платил ему лучше и больше уделял внимания. Почему же в это утро Шаклворс говорил с ним так резко и холодно? И зачем его выпроводили в эту мерзкую деревню Средней Англии, словно он был обычный их репортеришка, охотящийся за преступлениями и несчастными случаями? С другой стороны, если из обычного сообщения о самоубийстве ослепленного глупого парня, если из истории этого Стоунли можно было сделать «Наказ родителям», «Мораль для нации», тогда именно он был человеком, который должен был писать эту «гвоздевую статью», тогда это дело было его делом. Но он одинаково хорошо мог бы написать эту статью и в городе. Они могли бы послать туда журналиста помельче, и тот привез бы недостающие детали.

Кто лучше его, главнокомандующего «гвоздями», знал, что газета нуждается в «гвоздевой» статье? Вот уже несколько недель он не получает нужного материала. Возможно, то, что его послали, было просто шагом отчаяния: нельзя было рисковать единственно значительной темой, послав туда кого-нибудь другого. Это объясняло, но не успокаивало, он не мог забыть ни тона Шаклворса, ни его взгляда. Он подозревал интриги, в которых редакция «Дейли трибюн» недостатка не испытывала. Однажды в одной из своих наиболее пространных статей он назвал сотрудников газеты «счастливым братством» и раздарил громадные словесные букеты всем своим коллегам. Но у него-то самого иллюзий на этот счет не было. Может быть, в эту самую секунду кто-нибудь из них жал на все рычаги и кнопки, чтобы выжить его. Самому Шаклворсу нельзя верить ни на грош.