Героиня второго плана - [37]

– Да ну, овчарка! – фыркнула она. – Овчарки большие и злые, а твоя собачка маленькая и очень милая. Так как ее зовут?

– Не ее, а его. Зовут Лис.

– Как у Маленького Принца! А тебя как зовут?

– Арсений.

– А меня Марина.

Если бы Арсению было лет пятнадцать и он пил бы вино или самогон с деревенскими пацанами, то ему показалось бы сейчас, что он выпил и развеселился. Но взрослые пацаны его, двенадцатилетнего, вино пить с собой не звали, поэтому ему не с чем было сравнить то, что его охватило.

Он просто почувствовал вдруг, что стал необыкновенно сильным и может сделать все что захочет – горы может свернуть. А от чего такое с ним произошло? Ну не от стрельчатого ее взгляда ведь, в самом-то деле!

День был жаркий, Лис набегался по лугу, поэтому все хлюпал и хлюпал из миски, как какая-нибудь овца, которую пригнали на водопой.

– А я за водой пришла, – сказала Марина. Арсений только теперь заметил у нее в руке ведро. – Мы мороженое делаем, его надо во льду крутить, но льда у нас мало, и мы будем крутить в холодной воде.

Арсений поднял крышку колодца, зачерпнул ведром воду, стал крутить ворот. И пока делал все эти нехитрые движения, потихоньку поглядывал на Марину. Она смотрела, как падает в колодец пустое ведро, а потом поднимается оттуда, полное воды, как вода выплескивается на траву и на ноги Арсения… Во всем этом не было ничего интересного, но интерес в ее глазах горел такой живой, такой яркий, что Арсению показалось, будто он не ведро из колодца поднял, а чашу Грааля, про которую совсем недавно прочитал в книге «Мифы народов мира».

Он перелил воду в то ведро, с которым Марина пришла к колодцу, и отнес его на дачу к Олейниковым; оказалось, она их родственица и приехала погостить из Твери. Лис трусил за ними, Марина то и дело оглядывалась на него и говорила, что он ей улыбается.

Арсений думал, что она останется у Олейниковых не меньше чем на неделю, но оказалось, только на выходные. Он даже растерялся от такого известия. Потому что когда Марина об этом сообщила, у него уже было такое чувство, будто они не просто сидят на дачном крыльце два часа и разговаривают, а знакомы всю жизнь.

О чем они разговаривали, Арсений не очень-то даже и помнил. То, чем он был в то время увлечен – математическая модель Вселенной, – было Марине вряд ли понятно, хотя выяснилось, что ей уже пятнадцать лет. Но она слушала внимательно, даже кое-что переспрашивала, потом сказала, что собирается быть врачом, как дядя Коля Олейников, старший брат ее мамы.

Арсений знал Олейниковых всегда, потому что они всегда жили на соседней даче, и мало обращал на них внимания, потому что их дети давно уже выросли. Но сейчас, когда о них говорила Марина, ему казалось, что все Олейниковы, и особенно дядя Коля – не скучноватые пожилые взрослые, а интереснейшие люди, от которых можно набраться ума. Да, именно так она сказала: набраться ума. Это выражение показалось Арсению необычным. Как и Маринины стрельчатые глаза.

На следующий день они играли в волейбол, потом сидели вместе со всеми на бревнах у колодца, а когда все разошлись, то еще долго бродили по опушке ближнего леса, а потом вернулись на бревна и оставались там до тех пор, пока алый солнечный край не показался над лесными вершинами.

В понедельник утром Марина уехала. Она оставила Арсению номер своего телефона в Твери, но он так и не решился позвонить. Он помнил ее долго, но с каждым днем все менее ярко, а через полгода ее облик совсем изгладился из его памяти. Сначала он удивился этому, но потом подумал и решил, что так бывает всегда. Он вообще был очень рассудительный, мама даже смеялась над этим и говорила, что Сенька, наверное, будет судьей.

Судьей Арсений не стал, да и не собирался. Он поступил на мехмат МГУ, это было естественно после Второй физматшколы – или мехмат, или Физтех.

Но уже на первом курсе Арсений как-то растерялся. Это не было связано с академическими трудностями, оценки у него были вполне приличные, хотя в гениях он не числился.

И вот именно то, что он не числился в гениях, вызвало у него растерянность. Дело было не в каком-то повышенном его честолюбии, а в том, что собственное будущее стало представляться ему неясным.

Он понял, что не чувствует себя совершенно своим в разреженном воздухе математических высот. То, что он может сделать в науке, в сфере чистой математики, могут сделать и многие другие люди. Это его и встревожило.

В такой вот легкой тревоге пошел он с однокурсником Витькой на новогодний вечер в Первый мед, где училась Витькина сестра.

Ни о чем реальном тревожиться, правда, не стоило: первую свою зачетную сессию Арсений сдал полностью, что не многим на курсе удалось. Поэтому странноватые размышления покинули его голову сразу же, как только он оказался в актовом зале мединститутского корпуса на Пироговке.

– Это Арсений Воеводский, мой однокурсник. А это моя сестра Наташа, – сказал Витька, когда они пробрались через толпу танцующих к девушке, которая начала махать им обеими руками, как только они вошли в зал.

– А это моя подруга Марина, – сверкая синими глазами и глядя не на подругу, а на Арсения, сказала та.