Героиня мира - [26]

Я взяла графин и, следуя наставлениям Гурца, налила капельку вина в чашу Уртки. Мне не позволялось совершать приношения волку. Он был неразделимо связан с семейными традициями кронианцев, с культурой и домашним очагом, с бракосочетаниями, с рождением, с почестями и сокровенными ритуалами погребения. Может, он защитит меня, ведь я принадлежу Гурцу.

А город совсем затих. Как будто его убили.

Я лежала на спине, наблюдая за волком и медведем И тогда вспомнила, что сегодня — день праздника Вульмартис, осенняя Вульмартия. Люди сплетут ей венки из васильков и маков, а к стройным ее ногам сложат снопы пшеницы и ржи, виноградные кисти и яблоки. По деревням пройдут процессии с ее иконами, но ее образ в Пантеоне был неподъемен и стоил, как говорили, десяти мешков золота Толстый слой листового золота покрывал ее, в глазах сияли драгоценные камни, зеленые сапфиры с Востока. Шелковое платье, расшитое жемчугом, хризопразами, аметистами… Не Фенсер ли бежал к Пантеону? Ну конечно он. Это же тот самый переулок, что ниточкой тянется вдоль Мили по ту сторону от нас. Почему бы так? А в руки ей вкладывали хризантемы, цветы победы и смерти…

Черный глянцевый взгляд волка требовал, чтобы я спала, ведь ночное время принадлежит ему, и он рыскает по всем лесам мира и словно призрак появляется перед пасущимися оленями, а они не убегают, они ложатся, будто перед сном, склоняясь перед его волей. Тому, кто услышит его песню, суждено погибнуть, но если набрести на его следы, бегущие среди росы или зимних снегов, это сулит удачу. Люпины вырастают на месте его следов, сине-серые волчьи цветы.

И наконец по-волчьи сереет окно. Утро дня Вульмартис.

Я снова закуталась в халат и подползла к окошку спальни. Холодно сегодня перед рассветом. За окном — неясное мелькание среди деревьев: птицы или тающие духи. В мелкой лужице дыма — или тумана — наполовину потонули крыши. А скоро — солнце.

Я поползла в другую сторону, к дверям спальни; мне хотелось пить, а на буфете в гостиной стоял неполный кувшин с ячменным отваром. Неужели Мельм до сих пор сидит там, словно страж при коробке с документами? Оказалось, что нет. Лишь тени сидели возле стола, по которому Илайива, распустив волосы, разложила однажды свое имущество. Я вспомнила, сколько ей было лет. Двадцать шесть, и тогда она покончила с собой. А мне исполнится четырнадцать — завтра.

Я добралась до кувшина с отваром, жадно выпила и остановилась в нерешительности. Мне почему-то казалось, что после такого хорошего и даже чересчур долгого сна у меня отнимется способность спать. Никогда мне больше не заснуть.

Я раздвинула занавески на окнах, и ледяные отблески люпинового света зажглись на замке кожаной шкатулки.

У Гурца было два ключа от этого замка, один он всегда держал при себе, другой хранился в ящике письменного стола Илайивы. Я подошла к столу и потянула за ящик. Действия мои не имели никакой причины, просто хотелось занять время, раз не спится. Ящик не выдвигался. Но существовало два ключа и от этого замка. Мой покровитель не знал об этом, а уж о том, что в зеленой шкатулке, которую передала мне тетушка, лежит второй ключ — и подавно.

Шкатулка хранилась среди моих вещей в чулане при спальне Он никогда о ней не расспрашивал. Просто игрушка, украденная мной вместе с платьями, в которых мы щеголяли с горничными, Лой и Мышью.

Открыв казенную кожаную шкатулку, я обнаружила, что в ней, как всегда, полно бумаг, почти все запечатаны и перевязаны бечевкой. А сверху — лист пергамента, на нем шапка с гербом Саз-Кронии и изображением ворона, чернильная пометка «Из Сектора Пантеон». Я педантично перевела сообщение, написанное неприятным напряженным почерком. «Полковнику Гурцу, спешно Согласно общим установкам вам надлежит предъявить законное обвинение и вынести смертный приговор. Далее следуют имена тех, кого опасно оставлять в живых при сложившихся обстоятельствах. Как обычно, ответственность за выполнение подобных задач возьмут на себя и другие люди. Ваша подпись должна быть представлена назавтра до полудня. Заметьте: по размышлении имена некоторых людей оказались вычеркнуты, поскольку они имеют потенциальную возможность содействовать осуществлению замыслов императора. Нынешние условия не позволяют соблюсти аккуратность и переписать бумагу набело; пусть исправления не вызывают у вас сомнений, они не должны помешать вам подписать документ».

Внизу стояла неразборчивая загогулина и черная восковая печать.

Я приподняла лист с предписаниями; под ним лежал список смертников на тускло-красной бумаге с казенными значками, бумага запачкалась, и чернильное пятно расползлось по ней.

Я не считала вписанных туда имен, но заметила, что кто-то в спешке зачиркал три из них — их стало невозможно прочесть — и нацарапал рядом с каждым букву, с которой, видимо, начиналось его имя.

Пятым в списке значилось аккуратно выписанное, незачеркнутое полное имя Фенсера.

Я вскинула голову, как зверь, почуявший, что заря, клинок света, слишком близко.

Сердце мое пустилось в галоп. Кровь застучала в ушах, оглушила меня. Из-за ее стука, окажись Гурц теперь на лестнице, я ничего не услышала бы Но разве это могло остановить меня?