Героиня мира - [180]

Тяжело дыша, я остановилась, и гном окинул меня взглядом, словно желая проверить, не выходит ли мое поведение за рамки приличествующего случаю. Убедившись, что все в порядке, он повернулся к начальнику и скорчился от удовольствия.

Для точности описания внешности начальника мало слова «толстый». Его сущность совершенно затерялась среди плоти, или такое у меня создалось впечатление, так теряет изначальные очертания надутый до отказа шар. Но начальника расперло не от воздуха, а от жира; на гладкой, туго натянутой поверхности кожи не проступала ни одна косточка, ни одна морщинка — как таковые черты лица отсутствовали, виднелись лишь наметки пары ноздрей, губ и маленьких влажных глаз, налитых разбавленным уксусом. Поверх этого шара торчала шевелюра из светлых волос, искусно завитых, как у юной девушки; их можно было бы принять за парик, если бы не их живая заселенность. В качестве одежды пузырь выбрал тулийскую военную форму гигантских размеров; мне не удалось определить, какие на ней знаки различия, синева местами вылиняла пятнами, а кое-где покрылась следами съеденного.

Бочком подобравшись поближе к столу, гном застыл на месте, жуткий прислужник распухшего повелителя.

Начальник покопался в бумагах на столе, приподнял палец — собственно говоря, уже и не палец, а целую колбасу — и ткнул им в меня.

— Вы — любовница Завиона?

Этот высокий голос принадлежал как бы не мужчине, не женоподобному существу, а лишенной всякой женственности женщине. Карикатура.

— Да.

— Так вы признаетесь в этом теперь? Мне кажется, поначалу вы проявили большую скрытность. Хотите сказать мне что-нибудь еще?

— Я не повинна ни В одном преступлении, совершенном против королевства Тулия.

— Вероятно, вы не прочь узнать кое-какие новости, — сказал он.

Я стояла перед ним со связанными руками, мне оставалось лишь покорно выслушать все, что он пожелает мне сообщить.

— Человек по имени Ретка схвачен толпой в Эбондисе. Жители города открыли ворота и выдали главных зачинщиков мятежа тулийским войскам. Возможно, в ответ на их действия король проявит снисходительность. Некий Оберис — вам доводилось слышать это имя? — сыграл определяющую роль в принятии такого решения.

Чудовищная судорога, не причинив боли, свела мне тело и словно пронзила насквозь чрево, будто якорь удерживающее во мне тяжесть. Пронзить его и отступиться. Пострадает ли от этого зародыш? Не стану ничего подсказывать начальнику Дома Ночи. Пусть привносит детали по собственному усмотрению.

— Ретке не приходится рассчитывать на милосердие, — сказал начальник. Он долго смотрел на меня блестящими сощуренными глазками, а потом добавил: — Как и всем вам.

Но он так и не упомянул о Фенсере Завионе. Значит, он ничего о Фенсере не знает. Фенсера не схватили.

Возможно, и Ретка… что стоит соврать этому тулийцу, засевшему в крепости на Китэ?

— Позвольте осведомиться, какое впечатление произвели на вас эти известия? — спросил начальник.

— Почему вас интересует мое мнение?

— Милая дама, вы слишком дешево себя цените. Неужели у вас не найдется полезных для короля сведений?

— Ни малейших.

— Я склонен полагать, что вы сказали правду, — медленно проговорил он. — Сеть расползается все шире, и все вы попадетесь в нее рано или поздно. Судебная процедура изрядно упрощена. К чему свидетельства против людей, которые сами обрекли себя на казнь? — Даже тень какого-либо выражения не проскользнула по гладкому пузырю, его лицу. Глаза его почти не двигались, он вроде бы ни разу не моргнул. — Я мог бы повесить вас хоть завтра, — сказал он, — или прямо сегодня.

Внутри меня ничто не отозвалось на его слова. Неужели я ему не верю?

Гном заерзал на месте, и начальник повернулся на несколько дюймов в его сторону, казалось, что его тело — монолит.

— Что?

— Надо бы уговорить ее, — сказал гном.

Начальник улыбнулся в ответ. Я и не предполагала, что такое возможно, но щеки его поползли вверх, а глазки на секунду накрыла приливная волна плоти.

— Нет. Твои навыки, которые так пригодились в прошлых случаях, тут ни к чему. Откуда ей знать что-либо важное?

Они стали обсуждать, насколько эффективны окажутся пытки.

Но и это не произвело на меня впечатления.

— Видишь, — сказал начальник, — она и теперь молчит. Она вообще мало разговаривает. Немногословность — достоинство для женщины. А вот повешение — совсем другая история. Повешение — конечный предел немногословности. Крепкая шея, стройная, но довольно сильная. По-моему, эта самая Арадия не очень-то быстро умрет. — Он опять повернулся к гному: — Достань-ка моих барышень.

Гном рысцой затрусил к шкафчику и с некоторой церемонностью и усердием извлек оттуда длинный поднос, на котором покоились какие-то белые предметы. Когда их принесли и разместили на столе, начальник жестом велел мне подойти поближе. Я не пошевельнулась. Тогда он снова мерзко улыбнулся, поелозил руками по подносу, выбрал два из лежавших на нем предметов, а потом приподнял их и развернул, чтобы мне было видно.

Слепки, снятые с искаженных лиц.

Я смотрела на них, а он говорил:

— Посмертные маски преступников, казненных через повешение. Женского пола. Работы над ними проходили под моим руководством. Я провел небольшое исследование процедуры казни. Та дама, что слева от меня, умерла мгновенно. Отметьте различие во внешности меж ней и той, что задыхалась на протяжении двух минут. Подойдите, если угодно, тут есть еще две. И каждая совершенно не похожа на остальные. В отношении мужчин исследования не проводились. За последние шестьдесят с лишним лет в замке не повесили ни одного мужчины. А этим маскам уже лет десять. В чем их вина? — проговорил он, словно отвечая на мой вопрос. — Они занимались колдовством. Их прислали ко мне после вынесения приговора. Надлежало привести его в исполнение, соблюдая осмотрительность, не вынося сора из избы. И захоронить трупы в стенах замка.