Героиня мира - [162]

— Знакомая жалоба, Арадия, эти слова мне не в новинку. Ты терпишь ужасные бедствия из-за того, что меня нет рядом. Заверяю тебя, нигде в городе ты не отыщешь убежища более безопасного, чем та деревня. Впрочем, говорить об этом поздно, ты уже здесь. А что до Фирью, так ему сообщили, что ты помчалась прямиком к Ретке. Он испугался и скрылся. Его знания могли бы пригодиться во время предстоящих событий. Кроме того, здешнее общество, разумеется, пришло к выводу, что мне свойственна такая же снисходительность, как и Оберису, и что я предоставляю тебя в пользование своему покровителю Ретке, а потому он выступает в роли твоего защитника. Если у них и оставались какие-то сомнения, твое пребывание в этом доме с этой женщиной убедит их окончательно. Две дамы под одной крышей. Он специалист по части экономии.

— Но Сидо, — сказала я, — как можно заподозрить в попустительстве ее?

— Она всегда смотрела сквозь пальцы на его интрижки с другими женщинами. Сидо намерена сохранить за собой привязанность Ретки.

— Тогда мне нужно немедленно покинуть этот дом.

— И тут ты опоздала. Сделанного не вернешь.

— Но если он намерен…

— Разве я говорил, что у него имеются какие-либо намерения на твой счет? Я сказал только, что общество Эбондиса решило, будто он увлечен тобой.

— Но ведь Ретка наверняка понимал все заранее, — вспылила я от обиды и унижения; где-то подспудно зашевелилась тошнота от манеры Фенсера в общении со мной.

— Да, видимо. Сомневаюсь, чтобы он задумался об этом. Ты оторвала его от работы, ему пришлось куда-то тебя пристроить. Я представляю собой ценность, хоть и незначительную. Нельзя сказать, что я незаменим. С твоего позволения, я склонен примириться с положением, в которое попал. — От лица его веяло холодом. Мне не удалось понять, ни сколь глубоко владеющее им чувство, ни что оно собою представляет.

— Так что же мне, по-твоему, делать? Ты хочешь, чтобы я вернулась в тот особняк в Ступенях?

— Тогда весь Эбондис скажет, что он тебя бросил.

— Мне все равно, что станут говорить люди.

— Это я уже понял. Нет, оставайся-ка ты лучше у нее в доме. Здесь ты по крайней мере найдешь защиту от тех адских неприятностей, в которые вечно ввязываешься. Видишь ли, Арадия, у меня нет на все это времени. Завтра я отправляюсь в горы. Сегодня я должен был поехать к тебе и сообщить об этом.

Я подобрала осколки картинок, рассыпавшихся у меня в мозгу на части, и отложила их в сторону.

— Значит, именно теперь ты уезжаешь в горы.

— Армия Китэ, если помнишь, — сказал он, — та самая часть предприятия, которую я в состоянии как следует выполнить. Обучение людей искусству убивать друг друга.

И тогда я мельком заметила, хоть и не поняла, что это такое, эту неудовлетворенность в нем, горькое ядрышко открывшегося ему видения: во искупление вины за пролитую кровь придется проливать ее снова. Но ведь он знал об этом с самого начала. Он утверждал, будто убийство в ходе войны, совершенное ради спасения жизни, ради свободы, не пятнает душу, не влечет за собой проклятия. И то, как он отозвался о Ретке. Нечто более значительное, чем мой поступок, вызвало недовольство у Фенсера. Нечто иное заставило его усомниться в огромном божестве из позолоченной бронзы.

Внезапно мне в глаза бросился шрам, прочертивший по диагонали кисть его левой руки, словно ни разу в жизни я не видела ни этого, ни других шрамов на его теле.

Глаза его приобрели голодное, затравленное выражение существа, которое постоянно прячется, не может спать или голодает. Такой же взгляд был у него, когда мы стояли в стенах запыленной комнаты и еще на прогалине в королевском саду. Мой поступок не является причиной происходящего в его душе. Я лишь пощекотала перышком открытую рану.

— Ладно, — сказал он, — вверив тебя заботам прекрасной Сидо, позволю себе откланяться. — И повернулся, словно намереваясь тут же скрыться.

— Не уходи от меня вот так, — сказала я. — Сколько времени тебя не будет?

— Несколько месяцев, — ответил он. — Каким же образом я должен от тебя уходить?

— Чтобы не казалось, будто мы расстаемся навсегда.

— Я доказывал тебе свою любовь всеми доступными мне способами, — сказал он. — Ты перебираешь их все, а потом начинаешь требовать новых. Я не подарок. И предупреждал тебя об этом Мне больше нечего тебе дать.

Мне подумалось: наверное, он и вправду любил меня раньше, потому что теперь он меня уже не любит.

— Мы с тобой когда-нибудь увидимся? — спросила я.

— Увидимся, конечно. Когда я спущусь с гор и вернусь в Эбондис. — Он посмотрел на меня, в его взгляде прибавилось глубины. — Не огорчайся так сильно, милая, — сказал он, — тебе полезно пожить без меня. Ты слишком сильно меня любишь, а может, только думаешь, будто любишь.

Теперь каждый из нас говорит на языке, непонятном другому, вот к чему мы пришли.

Я застыла посреди этой бирюзовой залы, пытаясь перевести его слова на свой язык, пытаясь осознать, что за невероятная трещина пролегла между нами, будто у нас под ногами с треском раскололась плавучая льдина, но почувствовала, насколько безнадежны все мои потуги. Теперь я знаю, что потеряла его, хотя, честно говоря, не знала и секунды прежде, когда он принадлежал бы мне.