Героиня мира - [10]

За последнее время мой слух приобрел болезненную остроту, и я услышала, как наверху тихо отворилась резная дверь комнаты Илайивы. Наверное, ей доложили Он тоже услышал и сказал:

— Извини меня. — Он вышел из комнаты и стал подниматься по лестнице.

Сама не понимая почему, я отправилась следом за ним, как и в прошлый раз. Фенсер. Ненужное бессмысленное имя пришло на память. Я услышала, как они разговаривают друг с другом вдалеке, под лестничным сводом; вот так же я слышала их разговор в тот вечер, когда он обедал у нас. Но их голоса и слова переменились. А может, другими стали его слова и голос.

— Илайива, я оказался здесь по службе. И ни по какой иной причине. Нет ли у вас в чем-нибудь нужды? Предупреждаю: еды осталось мало, есть лишь немного славного вина для друзей.

Она ответила, что ни в чем не нуждается.

Он сказал:

— Это хорошо. Это славно, — а затем — Что ты намерена делать с девочкой?

Она либо ответила жестом, либо промолчала.

— Когда ты сообщила ей?

— Я ни о чем ей не сообщала, — сказала она.

Так ясно донеслись до меня ее слова, будто звон серебра в воздухе. Холодные-прехолодные струйки их речей стекали на меня.

— Ты… не сказала ей? Но ведь она в таком положении.

— Я ни о чем ей не говорила.

Он снова разразился бранью. Ругательства звучали жутко, яростно, совсем как богохульство, но они не потрясли меня. Он говорил:

— Фригидная ты сука, ты оставила ее гнить здесь, и даже ничего не сказала. Ни жалости от тебя, ни помощи. Ты беспощадна ко всем и во всем. Что течет у тебя в жилах, ледяная моча? Ну и дрянь же ты.

И тут я услышала, как резная дверь тихо закрылась.

Он стал спускаться обратно. На полпути между ее дверью и площадкой моего этажа он остановился, тяжело прислонившись к перилам. До меня доносился звук его дыхания: как будто он пробежал много миль, и бег его на этом еще не закончился.

Однако он успокоился, а уже потом отправился ко мне. Он шел мне навстречу, твердо, но неторопливо.

— Давай зайдем еще на минутку в комнату, ладно?

Мы снова оказались у меня в комнате. Он усадил меня на стул у грязного окна и сел рядом со мной. Как будто нуждаясь в поддержке, он сказал:

— Арадия, пожалуйста, дай мне руку.

Через некоторое время я протянула ему руку. В мозгу у меня все кружилось бесформенное крошечное цветное завихрение. Оно поглотило меня, все остальное стало расплывчатым. Рука его на ощупь казалась очень теплой; по-видимому, моя была совсем холодной.

— Они послали нас в город, — спустя мгновение проговорил он. — Оборона. Мой батальон и три других. Они считали, что Высокобашенный неприступен. Разумеется. Они разрешили женам офицеров приехать туда, потому что он был надежен и чтобы показать кронианцам, сколь велика его надежность. Вызывающая насмешка. Развлечения и танцы. А к тому времени дороги уже стали чересчур опасны для женщин. Мы сами пережили немало волнующих мгновений, пробираясь сюда. Снайперы и засады… Нет, прости меня, Арадия. Я должен сказать все до конца. Дурные новости. Твой отец, Арадия. Он умер как храбрец. Быстро. От удара шпаги. Он пал одним из первых. Твоя мать… я не присутствовал при этом. Но это произошло, когда арсенал взлетел на воздух.

Неожиданно. Говорят, в таких случаях… Она не успела ничего почувствовать. Ничего, Арадия.

Мы сидели не двигаясь, и он держал меня за руку.

Блистающий вихрь у меня в мозгу очень медленно стал удаляться. Во мне набухала невероятная боль, словно звук органа, словно звон в ушах. Из глаз хлынули слезы, они прорывались наружу силой, царапая и обжигая глаза. Слезы капали нам на руки.

— Да, Арадия, — сказал он. — Поплачь, поплачь.

И, придвинув стулья вплотную друг к другу, он прижал меня к себе, как раньше прижимала меня к себе мама, прижал к своей форме, пахнувшей кровью, порохом и дымом, ибо люди умирали, прижавшись к нему, а я всего лишь плакала. Я едва замечала его. Он не мог меня утешить. Я знала с самого начала. Величайшая на свете ложь — правда.

Я плакала до оцепенения, а потом он взял меня на руки и отнес в спальню, положил на неприбранную кровать и укрыл простыней и пледом. Я услышала, как резко звучит его голос, он звал кого-нибудь из служанок, в нем говорила злость и в то же время отчужденность, обособленность. Я уснула, и мне приснилось, будто мама, одетая в одно из самых красивых своих платьев, прячется вместе со мной в грязной земляной яме. За нами охотились мясники. Я зарыдала от ужаса и страшной тоски. Но как во сне, так и наяву уже не осталось и следа от преграды между демонами жизни и демонами грез.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Две стройные тени шуршали и перешептывались, склоняясь надо мной; задымленное солнце осадных времен превратило окно за их спинами в топаз.

— Девочка-малышка, маленькая Ара, — повторяла одна из них.

— Не пугайся, — проговорила вторая. — Посмотри-ка, что мы тебе принесли.

Тарелку сахарных леденцов, липких и не очень-то свежих. Я взяла леденец и съела его, потому что они все уговаривали и уговаривали меня. Они очень обрадовались тому, что я его съела.

— Возьми еще, Киска. Ну, бери же. Мы приберегли их на день победы. Да вот, не больно похоже, что он наступит, — они вовсю расхихикались. Пыльный, чуть ли не до тошноты приторный леденец растекся по всему рту и горлу. Я взяла второй, чтобы еще раз доставить им удовольствие. Мне это удалось.