Герои в красных галстуках - [11]

— Не ушел. А вещички, говорят, уже сложил.

— Я надумал всех свиней в лес загнать и сбежать, — сказал Жора.

— Кабы беды не было, — заволновались женщины. — Перестреляет он нас.

— И вы все бегите.

— А куда бежать-то?

— В город. Там не скоро найдут.

— Давай до завтра подождем.

— А вдруг они сегодня всех свиней заберут и порежут?

Всю ночь на большаке гудели машины. Всю ночь не спал Жора, караулил, не приедут ли немцы за свиньями, а утром, раньше обычного спешно погнал стадо к лесу.

Вернулся он на ферму к вечеру. Немцев уже не было.

Суровая, мужественная песня плыла над притихшими улицами.

Вставай, страна огромная.

Вставай на смертный бой…

Жорик бросился навстречу солдатам:

— Свои! — и залился слезами.

— Откуда ты, малец?

— Воронежский я… Нас сюда с мамкой и Женькой немцы пригнали. Мамка от тифа умерла, а Женька пропал. Один я остался. Вы меня не бросайте. Я с вами воевать буду. Я все умею.

— Ну, ну, — остановил его солдат. — Сначала поешь, вояка. Вон сколько хрюшек пригнал, еще не воевал, а дело какое сделал.

Первый раз за все свои скитания Жора вкусно поел из солдатского котелка.

ПЕРВЫЙ БОЙ

Утром его вызвал комбат Смирницкий.

— Значит, воевать хочешь? Славка! — крикнул он кому-то. Вбежал совсем еще молоденький солдат.

— Вот, принимай пополнение. Одень, обуй, следи, чтобы кормили. Кто спросит, говори, что Смирницкого брат. Наши родители, мол, умерли, некуда парню податься.

— Как зовут тебя, мальчик?

— Жорик.

— Егор, значит, по-нашему. Всем говори, что ты Егор Васильевич Смирницкий из Тамбова. Понял?

— Понял.

— Не понял, а так точно, понял, — строго отчеканил комбат и рассмеялся, прижав мальчика к себе. — Везет мне на вас, чертенята. Славку пригрел, теперь тебя. Батя башку снимет.

На отдыхе батальон капитана Смирницкого находился меньше недели, а Егорка за это время успел познакомиться чуть ли не со всеми солдатами и офицерами. А самое главное, ему сшили по росту военную форму, добыли пилотку с красной звездочкой, только кирзовые сапоги были великоваты.

И стал Егорка солдатом. Правда, на поверке еще не называли его фамилии, но в строй он становился и считал себя взаправдашним воином.

А вскоре в штабе батальона произошел такой разговор:

— Мальца надо отправить в тыл, — говорил начальник штаба.

— Жалко, — возражал капитан Смирницкий. — Никого у него нет, да и к батальону привык. Ну, отправим в тыл. Куда? К кому?

— Там пристроят, не беспокойся.

— Так-то оно так; но ты видишь, как он старается.

— Ты Виталий Васильевич, неисправим. Он ребенок, ему учиться надо, а мы его — под пули. Ты понимаешь это?

— Все понимаю. Но, знаешь, прикипел. Как к родному. Запиши его как моего брата Смирницким Егором Васильевичем, и будь что будет.

— Смотри, Виталий, чужой жизнью играешь.

Опекать Егорку взялся Славка. Он его учил стрелять, бросать гранату.

Исходную позицию перед боем батальон занимал ночью. Егорка не отставал от Славы, бежал за ним, пригнувшись, с автоматом на шее. Оружие тянуло вниз, и Егорка держал его почти на руках. Вскочили в траншею. Об опасности не думалось. В голове только одно: не отстать и не растерять гранаты, засунутые под широкий офицерский ремень с портупеей.

Траншея извивалась вдоль широкого поля, где когда-то росли пшеница да овес. Справа, совсем рядом, по-хозяйски расположился пожилой солдат дядя Семен со своим противотанковым ружьем и боеприпасами, слева — Митрий, тот, что накормил Егорку в первую ночь.

Разговаривали шепотом. Славка показал, как надо разложить гранаты и где укрыться, если начнется артиллерийский обстрел.

— Ординарца к комбату!

— Славка, к Смирницкому! — не поворачиваясь, передал Митрий.

От комбата Славка вернулся быстро.

— Ты, Егор, смотри, из траншеи не высовывайся, — строго сказал он. — Комбат сказал: если полезешь, куда тебя не просят, тут же спишет и в тыл отправит, и что я за тебя головой отвечаю. Значит, будешь делать то, что я прикажу.

— Слушаюсь!

— Так-то вот.

На рассвете за дальним леском загрохотали пушки. Над головами зашелестели снаряды, а затем то впереди, то далеко сзади поднялись вихри пыли.

— Началось, — проговорил дядя Семен, прилаживая длинный ствол ПТР между двух камней.

Егорка не помнил, сколько времени грохотали орудия и рвались снаряды. Он, свернувшись калачиком, лежал на дне траншеи, заткнув уши пальцами.

Дрожала земля. Пахло чем-то приторно-сладким.

— Танки! — вдруг закричал Славка.

Егорка вскочил, протер глаза и, подтянувшись на руках, уперся подбородком в дерн бруствера. Он увидел, как из оврага слева выползло сразу несколько танков. Поднимая пыль, они направлялись прямо на их траншею, на него.

— Егорка, ложись! — зло крикнул Славка, поднимая связку гранат. — Семен, — повернулся он к петеэровцу, — бери правого, а мой — левый.

Но левый почему-то остановился, завертелся на месте и окутался дымом.

— Ого! — закричал Славка. — Сорокапятчики действуют!

По первому выстрелил Семен, перезарядил ружье, выстрелил еще. Метрах в двадцати танк задымил.

Славка размахнулся и бросил гранаты.

От взрыва на глазах расползлась гусеница.

— Егорка, — позвал дядя Семен, — не зевай, фашисты удирают.

Только тут Егорка вспомнил, что у него есть автомат. Он прицелился и дал очередь. Фашист дернулся и завалился. Прицелился в другого, отползавшего за бугорок. И тот вздрогнул и обмяк.