Геродот - [121]

Большой достоверностью отличаются данные Геродота о правителях из Саисской династии, которые меньше всего отстояли во времени от его пребывания на земле Египта. А вот в приводимой им информации о более древних царях немало путаницы и прямых ошибок. В связи с этим уместен вопрос: каков источник этих сведений «Отца истории»? Согласно собственным утверждениям Геродота, он, путешествуя по Египту, постоянно посещал крупные святилища и общался там с жрецами. Прямо названо, в частности, жречество «Гефеста» (Пта) в Мемфисе (II. 2–3), «Зевса» (Амона-Ра) в Фивах (П. 54, 143), «Афины» (Нейт) в Саисе (II. 54). Ведь галикарнасец, следуя нормам, принятым у его современников-греков, называл иноземные божества эллинскими именами. Впрочем, чаще он предпочитал говорить просто о «жрецах», без дальнейшего уточнения их принадлежности. Собственно, если верить самому автору, подавляющее большинство фактов из египетской истории он узнал именно от жрецов. Геродот упоминает о них постоянно.

Выше мы уже показали полную несостоятельность теории У. Хайделя, согласно которой Геродот никогда не встречался с египетскими жрецами, а всю информацию списал у Гекатея и сознательно ввел в заблуждение своих читателей. Однако проблема остается неразрешенной, ведь многие сведения, содержащиеся во второй книге «Истории», никак нельзя считать исходящими от жрецов, хотя ссылка делается именно на них. Ряд сюжетов, вложенный Геродотом в их уста, на самом деле несет специфически греческий колорит. Особенно это касается рассказа о царе Протее, при котором в Египте якобы оказалась Елена Прекрасная — виновница Троянской войны^{141}. В повествование о деяниях фараонов каким-то образом попал чисто эллинский миф, разработанный, как мы помним, архаическим лириком Стесихором, а к египетской истории не имеющий никакого отношения.

Есть и другие подобные примеры. В целом геродотовская версия древнеегипетской истории, безусловно, содержит немало позитивных данных; но их едва ли не перевешивает анекдотический элемент^{142}, которым насыщена эта часть труда. Анекдотичны, местами даже сказочны эпизоды мести царицы Нитокрис (II. 100), походов Сесостриса, якобы дошедшего аж до Колхиды (II. 102 и след.), и его спасения из огня пожара (II. 107), болезни и исцеления фараона Ферона (II. 111), нисхождения Рампсинита в подземное царство (II. 122), рассказ о дочери Микерина и ее служанках (II. 129–132) и др. Совершенно бесспорно фольклорное происхождение великолепной новеллы о сокровищнице Рампсинита и хитроумном воре (II. 121).

Очень характерен приводимый историком в самом начале египетского логоса со ссылкой на «жрецов Гефеста в Мемфисе» анекдотический рассказ: Псамметих однажды решил узнать, какой язык на свете самый древний, и с этой целью приказал специально не учить говорить двух младенцев, чтобы выяснить, на каком языке они в конце концов заговорят (И. 2–3). Рассказ этот носит вполне эллинский оттенок^{143}: сама мысль провести подобный эксперимент могла прийти на ум конечно же не египетскому фараону, а пытливым и любознательным грекам.

Обратим внимание на еще одну любопытную деталь. Экскурс о царе Протее начинается словами: «Наследником этого царя (Ферона. — И. С), как рассказывали жрецы, был царь из Мемфиса, которого эллины называли Протей» (П. 112). Уже эта ремарка ясно показывает, что истории такого рода были обращены именно к греческой аудитории. Никакого фараона с таким именем в египетской истории не существовало; Протей — один из древнегреческих морских богов.

Как же объяснить это недоразумение? Есть точка зрения, согласно которой Геродот был сам введен в заблуждение: его собеседниками были, возможно, полукровки греко-египетского происхождения, выдававшие себя за жрецов или ошибочно принятые историком за таковых^{144}. Уж не переводчики ли это были? Мы уже знаем, что Геродот активно пользовался услугами толмачей — во многих местах, в том числе и в Египте.

Могло ли статься, чтобы Геродот сам привнес в повествование о Египте анекдотические детали, — например, чтобы сделать повествование более понятным и занятным для читателей? Вряд ли. Скорее всего, в египетском логосе, как и в прочих частях произведения, историк не отступил от своего базового принципа — добросовестно передавать ту информацию, которую он получал^{145}. В таком случае выходит, что это беседовавшие с ним жрецы насыщали свои рассказы эллинскими реалиями.

Было ли это возможно? Насколько можно судить, вполне. А. Ллойд справедливо замечает, что греки, в архаическую эпоху вступив в тесное общение с египтянами, заняв в их жизни довольно большое место, привнесли и в их историческую память свою собственную струю^{146}.

Образованные эллины — особенно те, кто прибывал в Египет не с прагматическими целями (да и «деловые люди», полагаем, тоже), — активно осматривали сохранившиеся в регионе древние памятники. Им нужны были пояснения со стороны местных жителей; они не заставили себя долго ждать, ведь, по известному закону экономики, спрос рождает предложение. Едва ли не во всех святилищах, где можно было ожидать паломников из Эллады, появились своеобразные гиды, которые показывали им святыни и в меру сил рассказывали о них и о Египте в целом. А поскольку светских экскурсионных бюро в ту эпоху, разумеется, не было, то естественно предположить, что роль таких гидов выполнял жреческий персонал египетских храмов. Так в наше время гражданам, совершающим паломничества в действующие монастыри, тамошние достопримечательности показывают монахи.