Германская шабашка - [6]

- Котя Любович! - объявляет водитель. - Вызывает Ганновер.

Заработал радиотелефон. Где-то вычитал: если на карте воткнуть ножку циркуля в Берлин и провести окружность, то она пересечет почти все страны Европы. Только до нас не дотянется.

Берлин так и не распахивается, не ошеломляет. Улицы безликие, не развиваются и не запоминаются. Щит с политическим плакатом, три буквы "КGВ" и рюмка, скрещенная с серпом.

- Стена, смотрите, стена! - Правый борт прилип к окнам.

- Это не та, - бывавший улыбается.

За стеной гора щебня, козловой кран, какой-то стройдвор.

- Кому вокзал? - спрашивает водитель.

- А где вокзал? - Вертят головами. Здания одинаковые, то ли учреждения, то ли чистые цеха или общежития. Торжественности нет, перспективы, привокзальной площади для памятника. Даже в Тирасполе есть площадь, а здесь не предусмотрели.

- Вот сюда я привозила туристов. - Лежачая дама зевает. Харьковская старшая глядит на нее с повышенным уважением. Лежачая берет сумку и уже водителю:

- Кресло хоть почините.

Она больше суток пролежала.

- Починим. - Водитель эти сутки просидел за рулем, напарник почему-то его не сменил.

Майечку повели к такси. Главное, чтоб рукопись не похерили.

Только отъехали, снова:

- Любович, Дюссельдорф!

Дюссельдорфские тоже заждались.

Потом звонок за звонком, как сговорились.

- Меламуд!

Харьковская средняя передала чадо мамаше, а мамаша аж дрожит, не может, всучила кому попало и поскакала следом. Вернулись невменяемые.

- Со скольки он на жэдэвокзале? - спрашивает мамаша неприятным голосом.

- Мама, тебе не одинаково? Кристиан же сказал.

Начинает воображать. Жил, думаю, Кристиан, не тужил.

Скоро мне отправляться в автономное плавание. В кармане десять марок и тридцать долларов. По-немецки выучил адрес и счет до двенадцати.

Всех подвозят к вокзалам, даже если тебе в другую сторону. Мой солиднее берлинского, но тоже без признаков вокзальной оседлости, суеты, спешки, цыган, собак. С тоской смотрю на отъезжающий сарай, пуповина оборвалась. Таксист от моего произношения в замешательстве. Показал ему адрес в записной книжке.

Приехал быстро. Внес заказ в конторскую книгу и отсчитал сдачи.

Квартира оказалась на четвертом этаже, звоню. Открывают немцы, оба в возрасте.

Снова тычу записную книжку. Что-то обсуждают, потом фрау осенила догадка, даже глазки заблестели. Написала название штрассе, куда я не доехал. Одна буква у меня не совсем та, сверху не хватает двух точек. Извинился сначала по-русски, потом по-английски. Выражают сочувствие. Чемодан тяжелый и булькает, две бутылки шампанского для Олега, водка. Сел на бордюр, отдышался. Пошел к будке автомата. Телефон карточный. Главное не паниковать. Дети бросаются грязью.

Спрашиваю:

- Телефон пфенниг?

Убежали куда-то. Думал, испугал. Приносят карточку. На четвертом этаже приоткрылось окно, седые букли, фрау приветливо ручкой машет, видимо, без ее участия не обошлось. Вставляю карточку, звоню.

- Папа, русские! - звонкий детский голос.

- Ты откуда? - спрашивает Олег.

- Что-то вроде наших хрущоб, - говорю.

Приехал быстро, повез в другой район города. Дом не новый, обшарпанный подъезд, разнокалиберные почтовые ящики, половина щелей заклеена скотчем, жильцы переехали или вымерли. Открыла девочка лет восьми, на руках у нее собака, похожая на крысу. Собака вырывается. Старшая дочь смотрит телевизор.

- Ты что, идиотка? - спрашивает у малой. - Что ты ее таскаешь? Это же не кошка!

- В душ не желаешь? - Олег идет на кухню, наливает чай. - Утром ребята подъедут, заберут тебя на работу к Ленце, а вечером привезут на место жительства. Вода нагреется, и можешь мыться. Насос здесь включается.

Располагайся, дети покажут, где постельное белье. Извини, у меня самоподготовка.

- О чем речь? - говорю. - Разберусь.

Он бывший офицер, учится то ли на менеджера, то ли на бухгалтера, язык изучил самостоятельно. Раньше я его не видел, правда, накануне отъезда говорил по телефону. Олег позвонил поздно после занятий. Предупредил, что у немцев двадцать третьего Рождество, потом сплошные праздники, Новый год, Крещение, еще возрожденный религиозный. Разговор получился тревожным. Может, хотел, чтоб я отказался?

Его Светка работает в баре, приходит поздно. Я видел ее очень давно, и то через забор. Смутно помню что-то прыщавое, ноги в известке. Стояла одуряющая жара, в пионерлагере был карантин, дизентерия кажется, воняло хлоркой. Пацаны в беседке рассматривали порнографии и смеялись, а Светка с Иркой, сестрой моей бывшей жены, залезли на орех. С ореха сыпались гусеницы. Я передавал Ирке виноград, фрукты приносить запрещалось.

Жена очень разволновалась.

- Девочки, - говорит, - друг другу ножницами прокалывают. - Ирка с ней поделилась.

- Мы тоже, - говорю, - кое-что в туалете себе делали, хотелось взрослее выглядеть.

- Что ты мелешь?! Может, ее забрать?

- Как будто дома ножниц нет, - говорю. - У нее твой характер, она целеустремленная, самое главное цель поставить.

Принял душ, но располагаться негде, дети смотрят мультфильмы. Бэдмэны пускают молнии из кулаков, космические звери скалятся. Мультфильм китайский, но титры на немецком.