Германия. В круговороте фашистской свастики - [13]

Еще в 1921 году партийные вожди работают над организацией ударных дружин. Мюнхенский путч рассеивает их, сводит на нет. Они возрождаются в 1929 году, вместе с ростом красной опасности и притоком денежных средств. Успех партии на сентябрьских выборах 1930 года дает новый мощный толчок их процветанию и развитию. В 1929 году они насчитывают в своем составе около 80 тысяч человек; к концу 30-го года в них входят уже 200 тысяч; а к моменту появления Гитлера у власти они распухают до 400 тысяч. Теперь правительство всеми путями стремится ввести их в государственный аппарат. В первую очередь в форме «вспомогательной полиции». Принимаются меры к их вооружению.

Вербовались штурмовые отряды из элементов изрядно пестрых, но приводимых к единству военноподобной муштрой. Безработные рабочие и патриотические студенты, императорские офицеры и вчерашние красные фронтовики, фанатики идеи и жертвы нужды, искатели приключений и герои корысти — этот парадоксальный человеческий сплав устремляется под штурмовые гитлеровские знамена спасать Германию. Тут и отбор политических единомышленников, тут и, говоря словами одного немецкого журналиста, — «исключительно мутный бассейн, в коем стеклись все отбросы, все недовольство страны». Однако мельница партийной идеократии перемалывает этот разношерстный материал в одноцветную и вескую массу. Состояние отрядов особенно улучшилось в 1931 году, когда во главе их был поставлен некий капитан в отставке Рем, человек распорядительный и способный.

Так в лоне веймарской демократической республики зрел и вооружался ее могильщик и наследник — Третий рейх национал-социализма.

Внешняя политика Третьей империи

Какова международно-политическая ориентировка национал-социализма? Какой курс внешней политики рекомендует Германии Гитлер?

Исходная общая предпосылка его рецептов — подъем национального самосознания, мужество, энергия, смелость: «сила — вечная мать права». Мир не для трусливых народов: «добрый Бог принципиально не делает трусливые народы свободными». Пацифизм — преступление против истории и против собственно расы: «мир опирается не на пальмовые венки плаксивых пацифистских кликуш, а на победный меч миродержавного народа, ведущего человечество к служению высшей культуре». Германии подобает решительная, активная внешняя политика. Первая ее задача — отвоевание утраченной свободы, возрождение Германии как свободного самостоятельного государства. А затем уже сам собою встанет вопрос и о воссоединении с немецким народом отторгнутых от него и пребывающих под чужеземной властью братьев по крови. Но решать этот вопрос придется со всей осторожностью, диктуемой трезвой реальной политикой, чуждой фантастики и сентиментальности.

Заклятым врагом немецкого народа является и остается Франция. Совершенно безразлично, кто правил или будет править Францией, Бурбоны или якобинцы, бонапартисты или буржуазные демократы, клерикальные республиканцы или красные большевики, — конечной целью французской внешней политики всегда будет утверждение на Рейне и гарантией успеха этого устремления — разгромленная и расчлененная Германия. Англия не позволит Германии стать мировою державой, Франция же — державой вообще, какой бы то ни было; большая разница! Ныне, рассуждает Гитлер, мы и не боремся пока за положение мировой державы, наша сегодняшняя цель — возрождение нашей родины, наше национальное единство, насущный хлеб для наших детей. И с этой точки зрения Германии по пути с двумя европейскими державами: Англией и Италией. Нужно всячески использовать англо-французское соперничество и итало-французские трения. Дружбе с фашистской Италией не должен препятствовать южнотирольский вопрос: ради больших выгод следует уметь идти на необходимые жертвы, не смущаясь словесными протестами буржуазных болтунов, слепых орудий в руках еврейства, опасающегося сближения Берлина с фашистским Римом. Что касается Англии, то основная помеха на пути соглашения с ней — все то же влияние международного юдаизма, еврейского финансового капитала, очень сильного и в английских правящих кругах.

Внешняя политика Третьего рейха будет руководствоваться идеей самодостаточности германского государства. «Я лично считаю необходимым, — заявляет Гитлер, — раз навсегда порвать с убеждением, будто бы наши судьбы обусловлены в мировом масштабе». Нужно, чтобы германский народ смог прокормить себя сам; только тогда он обеспечит себе возможность свободного бытия. Но для осуществления этой цели необходима обширная территория, удовлетворяющая известным экономическим и военно-политическим требованиям. Имейся у Германии такая территория в 1914 году, исход мировой войны был бы иным; блокада врагов не принесла бы столь эффективных результатов. Нужно, чтобы установилось нормальное соотношение между численностью населения и размерами государственной территории.

Ежегодно население Германии увеличивается на 900 тысяч душ. Куда их размещать и как обеспечить их пропитание?

Ни французский путь ограничения рождаемости, ни меры внутренней колонизации, ни дальнейший рост национальной индустрии и промышленного экспорта (путь довоенной Германии) — ни один из этих рецептов не годится: первый из них самоубийственен и несовместим с будущим великого народа, второй — паллиативен, третий тоже не радикален и вдобавок наталкивается на сложные международно-политические препятствия. Единственно правильное, надежное и достойное решение — путь непосредственного расширения территории, внешняя колонизация. Только тогда можно будет серьезно говорить о хозяйственном самодовлении, экономической автаркии германского государства. Только тогда может идти речь о сохранении здорового крестьянского класса как устойчивого фундамента нации. Право на расширение превращается в исторический долг великого народа, если без присвоения новых земельных пространств он обречен на гибель. Если бы народы высшей культуры, отравленные идеями современной демократии, воздерживались от расширения своей территории и замыкались в рамки внутренней колонизации, мир стал бы скоро добычей низших рас. Нельзя смотреть на политические границы как на заказанные вечным правом и наивно надеяться на идиллию мирной, полюбовной их перекройки. Нет в них ни безусловной стабильности, ни абсолютной справедливости: едва ли небо ставит себе задачей отрезать одному народу территорию, в пятнадцать раз более обширную и удобную, нежели другому.