Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [98]
Как и в протестантских землях, так и в католических княжествах все более престижной становилась придворная и административная служба, но здесь огромное значение и гораздо большие возможности предоставлял сам императорский двор, сперва пражский, а с воцарения Матфея в 1612 г. — Венский. Габсбурги собирали вокруг себя целые дворянские роды — и старые католические и вновь обращенные в католицизм. Накануне Тридцатилетней войны наметилась ведущая роль Хофбурга в созвездии имперских княжеских дворов. Используя покровительство короны, дворянство видело службу при дворе главным шансом на счастливое будущее. Будучи дворянским по социальному профилю, Хофбург стал интеррегиональным и интернациональным по испомещенным на придворных должностях дворянским фракциям: чехи соседствовали с венграми, австрийцами и швабами. «Интернационализация» венского двора шла в унисон с консолидацией наследственных земель.
Военная служба католической знати если по формам и не отличалась от ратной стези протестантских «коллег», то выступала в более значимом виде: католик-дворянин, с оружием в руках защищавший корону, вечную Империю и Церковь, подтверждал свой статус miles christianus, унаследованный от средневековья. Турецкие войны Рудольфа II позволяли актуализировать религиозный профиль императорских офицеров, тем самым создавая им дополнительные дивиденды.
Католическое дворянство, как и протестантское, в основном сохраняло традиционный базовый уклад хозяйственной жизни. Родственная солидарность, семейная поддержка выступали зримыми чертами повседневности. Однако больший акцент на иерархии, быть может, связанный с религиозной доктриной возрождавшегося католицизма и спецификой относительно небольшого землевладения, несколько явственней проступал в католической среде. Более широкое распространение получает практика майората, неделимости наследственного имущества. Семьи Фюрстенбергов, Лихтенштейнов весьма показательно следовали праву первородства. Бесспорно, майорат, хотя и лишал младших родственников больших шансов на гарантированный удел, однако содействовал территориальному росту наследственных владений.
Естественно, более привычными и близкими для католиков-дворян оставались каналы культурного обмена со странами Средиземноморья. Посещение итальянских и французских университетов было привычным явлением. Академия савойских герцогов в Турине сделалась главным средоточием новых веяний в образовании дворян с католического юга Германии. Конфессиональная эпоха лишь более решительно подчеркивала этот южноевропейский вектор дворянских интересов. Если отпрыски дворянских семейств из Баварии и Австрии были всегда «своими» во Франции и Италии и перед ними часто легко открывались двери южноевропейских дворов, то столь же заметным сделалось присутствие — во всем своем многообразии — романской католической культуры в быту благородных семейств. Южная Европа не только принимала, но и многое отдавала католической Германии: мода в одежде, во всевозможных развлечениях, в убранстве интерьера, наконец, в языковой и книжной культуре испытывала мощное воздействие нарождавшегося католического барокко.
Система ценностей немецкого дворянства не переживала в рассматриваемое время кардинальных структурных перемен. Основные постулаты дворянского достоинства состояли в преемственности позднему средневековью. Речь шла скорее о более ясно очерченных приоритетах и о тенденции к «формализации» в смысле совокупного осмысления дворянского статуса. В своих исследованиях Й. Гарбер и К. Беек показали, что по-прежнему в сознании современников, в том числе и ученой бюргерской элиты, дворянство по крови («Geblutsadel») считалось предпочтительным перед выслуженным дворянством («Dienstadel»), а дворянство по древности («Uradel») — перед дворянством по диплому («Briefadel»). Основополагающими компонентами дворянского статуса оставались собственно благородство в смысле древности самого рода и служб предков, а также персональная добродетельность, что измерялось служебным поприщем и соответствием главным этическим принципам. В XVI в. мы можем заметить своеобразную взаимоинтеграцию этих двух больших сфер на почве внешней формализации: под воздействием общеевропейских, прежде всего итальянских концепций, в начале XVII в. модифицируется понятие о чести («Ehre»), обнимавшей теперь абсолютно всю совокупность дворянских достоинств. Честь выступала своего рода этическим эквивалентом персоны. В свою очередь, внешним оценочным восприятием чести становилась репутация, уронить которую означало нанести ущерб собственной чести, т. е. уязвить всю совокупность не только персональных, но и родовых достоинств. Поддержание репутации есть защита чести, в известном смысле ее воспроизводство. Впрочем, все эти перемены несли характер лишь самых общих тенденций. Бесспорным был, однако, резко подчеркнутый конфессиональный акцент. Благочестие не просто приравнивалось к личной добродетели, но и требовало — в пафосе высокой назидательности — активного подвижничества в защите интересов Церкви и веры. В общественном сознании место дворянина сохраняло свои достоинства, оно по-прежнему оставляло позади себя ряды горожан. Именно во второй половине XVI в. появляются первые крупные апологетические работы, в которых обыгрываются мотивы дворянской добродетельности и излагаются
