Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [166]
Трудно спорить с тем, что война «пропела хвалебную песнь» профессиональной армии. Земское ополчение, ландвер, равно как и земский дворянский набор, уходили в прошлое: опыт войны говорил, что они зачастую не годились даже для решения чисто оборонительных задач. Гораздо более эффективными становились небольшие, хорошо подготовленные контингента, пополнявшиеся рекрутским набором, обученным профессиональными офицерами. В разоренных землях трудно было содержать большие наемные формирования. Приток же в армию местных уроженцев помогал ликвидировать и проблему маргинального излишка на селе, и вопрос регионального патриотизма. Крохотные армии немецких княжеств в конце концов играли существенную роль в усилении социальной дисциплины. Постоянная муштра, четко работавшая вертикаль командования — с тех пор одно из главных достоинств немецкой военной машины — становились еще одним отражением процесса общественной консолидации, роста властных институтов. Военные реформы нассауских графов получили в послевоенной Германии свое окончательное завершение.
На уровне взаимоотношений князя и сословий война не столько повлияла на принципиальное изменение баланса сил, сколько на изменение роли отдельных сословных фракций. Едва ли возможно говорить о полном княжеском триумфе в борьбе с сословным влиянием. В некоторых территориях, как, например, в Саксонии, сословия всецело сохранили свое влияние на ландтаге, которое теперь к тому же и усилилось в связи с необходимостью скорейшего улучшения курфюршеских финансов, что нельзя было сделать без встречной воли со стороны ведущей группы майссенского дворянства. Даже Бранденбург в свете новейших исследований демонстрирует отнюдь не классическую модель растущей княжеской власти: «великий курфюрст» после 1648 г. не только не смог отказаться от партнерства с ландтагом, но и оставил почти в полном объеме его правовую компетенцию. К тому же местное дворянство в обмен на вотирование новых налогов добилось для себя безраздельного лидерства на региональном уровне. Лишь Бавария, как накануне 1618 г., так и теперь, являла образец неуклонного роста княжеского влияния. Но пример ее был все еще одинок. В целом речь, скорее, может идти о стабилизации отношений между сословиями и князьями, их преимущественной фиксации с сохранением предвоенных тенденций, нежели о революционных переменах.
Несомненно, следует согласиться с тезисом И. Бурхардта о существенном влиянии войны на рост государствообразующих тенденций. Но при том не следует забывать и о двух важных ограничителях. Немецкие территории все еще не представляли классическую парадигму «государственности» в соответствии с учением о государстве XIX в. Не хватало важных составляющих, в том числе и государственной концепции суверенитета. Была лишь общая тенденция, активизированная войной, но пока еще не воплотившаяся в итоговых формах. Кроме того, процесс социальной консолидации отнюдь не ограничивался лишь региональным уровнем, хотя именно там он проступал, пожалуй, рельефнее всего. Император и имперские структуры были также вновь восстановлены и активизированы в послевоенные годы: имперская интеграция накладывалась на региональную, восстановление властных полномочий и авторитета короны соседствовало с ростом правительственных структур в отдельных княжествах.
В заключение следует подчеркнуть, что тридцать военных лет не только не прервали развития национального самосознания немецкого народа, но, напротив, сильно содействовали росту национальной идентификации. Нужда войны, разочарование в политических партиях и союзниках, ужасающие потери побуждали образованную элиту все более и более говорить об интересах всего Отечества, воспринимать Германию общей для всех родиной. Тем самым обнаруживались точки соприкосновения религиозно-политических оппонентов: «слезы Отечества» примиряли всех, согласия можно было достичь лишь участием всех немцев и в пределах всей Германии. Необычайно яркая публицистическая волна, поднявшаяся в последнее военное десятилетие, прекрасно отображала чувство национальной общности. Новые границы Империи, фиксированные в Вестфальском мире, еще более ясно очерчивали немецкое ядро: Швейцария, Эльзас и Нидерланды навсегда покинули ее пределы. Напротив, оказались глубже, чем в средневековье, интегрированы прежние «имперскодальние» земли, главным образом — нижненемецкие. Германия и Империя после 1648 г. еще теснее сблизились в общественном понимании. Г. Шмидт в цикле своих исследований блестяще показал генезис культурной нации в XVII в.
Итак, Империя не была взорвана «территориально-государственной революцией», которой, собственно, и не произошло по окончании войны. Она сохранила свою целостность, свою двухъярусную — региональную и общеимперскую — конструкцию. Ее наличие и перспективы блестяще исследовались в работах выдающихся немецких правоведов XVIII в.
1. Akten und Urkunden zur Ausserpolitik Christoph Bernhards von Galen (1650–1678) / Hrsg, von W. Kohl Bd 1–3. Münster, 1980–1986.
