Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648 - [164]

. Выслужившись от рядового до сержанта, капрала или прапорщика крестьянские сыновья могли надеяться на счастливый случай, даровавший бы им даже дворянство. История бранденбургского маршала Ганса фон Дёффлингера, крестьянина по происхождению, говорила в пользу таких возможностей. Война пусть и частично, но все же привела в движение крестьянство — эту, пожалуй, самую оседлую категорию немецкого народа. Тем самым открывались поры, сквозь которые крестьянский элемент, пусть в незначительном количестве, но все же мог перетекать на другие этажи сословной пирамиды.

Однако подавляющее большинство крестьянской массы должно было по-прежнему связывать свое будущее и с прежним статусом, и с прежним modus vivendi. Коллизии войны здесь, впрочем, также влекли за собой перемены. Ужасающие опустошения, вызванные военными потерями, голодом и эпидемиями, оставляли зияющие прорехи в рядах деревенской элиты. Старосты, управляющие помещичьими хозяйствами (майеры), привилегированные сельские работники теперь могли рекрутироваться из крестьянских низов. В свою очередь, окончание войны и стремление освоить запущенные земли приводили к регулируемому дворянством и территориальной властью притоку крестьян из других областей. Для вновь прибывших здесь открывались хорошие возможности поправить и экономическое положение, и статус в крестьянской среде. Подобного рода «колонизации» наблюдались в южных и северо-восточных, самых разоренных войной областях.

Однако центральным вопросом крестьянского существования оставалось собственное хозяйство. Восстановить его из пепелища и, тем более, наладить хорошее производство крестьянин был в состоянии лишь в тесной кооперации со своим господином — непосредственным владельцем поместья и территориальным государем. Созидательная работа немецкого крестьянства, а также стабильность необходимых для сельского дворянства доходов могли обеспечиваться лишь на основе взаимовыгодного компромисса и совместных усилий. Война содействовала примирению господ и их сельских подданных. Характерным следствием стало резкое угасание аграрных конфликтов после 1648 г. Вплоть до конца Старой Империи немецкие земли не станут более свидетелями столь драматичных перипетий, каковые выпали на долю века XVI. Свое бесспорно положительное воздействие оказывала и конфессионализация с ее просветительскими задачами. Открытие на селе новых школ, важная посредническая роль пастора в католических и протестантских землях содействовали большей мягкости, умиротворению в отношениях между помещиком и крестьянином. К этому добавлялось и княжеское законодательство, например в Саксонии, последовательно стоявшее на страже общинных интересов.

Война неизбежно затрагивала институты территориального управления. Но в свете новейших изысканий характер подобного воздействия и его последствия рисуются весьма различными, что позволяет более дифференцированно отнестись к старому тезису немецкой историографии о мощном росте территориальной государственности после 1648 г. Сравнивая соответствующую ситуацию в середине XVII в. с ситуацией на более ранних стадиях развития немецких княжеств, можно констатировать скорее медленную, с очень сильными консервирующими тенденциями эволюцию власти, нежели мощный институционно-правовой прорыв.

Огромное значение имело созревшее в общественных умах представление о неизбежности опоры на сильные и авторитетные правительственные инстанции. Долгие годы войны, массовых лишений, постоянной нужды дискредитировали в глазах самых широких слоев населения старые представления о самоценности органов самоуправления, общинных институтов, традиционных гарантий, связанных со статусом человека. Спастись можно было лишь обретая приют под сенью более мощных и авторитетных правительственных институтов. Речь не шла о разложении сословного самосознания, но мало-мальски сносную поддержку голодающие и изгнанные из насиженных мест крестьяне, горожане, разорившееся дворяне могли получить лишь от централизованной, стабильно функционирующей территориальной власти. Внушительные архивные фонды, богатая публицистика, памфлеты и листовки последних лет войны пестрели жалобами и призывами не столько к противоборствующим сторонам, не столько к имперскому суверену, сколько к собственным территориальным государям, на которых возлагалась последняя надежда обустроить более или менее сносное существование их подданных. Следствием стала растущая тяга к упорядоченной, четко работающей системе институтов власти. Подобно крестьянам или горожанам, получавшим шанс на благополучную жизнь лишь в тесной кооперации с их непосредственными господами, все сообщество подданных в конце концов должно было консолидироваться вокруг базовых правительственных структур. В этом смысле послевоенная эпоха подтверждает тезис Г. Острайха о росте социальной дисциплины в раннее Новое время. И. Бурхардт прекрасно показал развитие государствообразующих процессов под воздействием Тридцатилетней войны. Но социальная консолидация и усиление властных структур не означали еще коренной ломки, революции в развитии территориальной власти. Характерной становилась именно тенденция, но не внушительные качественные скачки. В данной связи можно выделить две специфически немецкие особенности: широкую