Герман ведёт бригаду - [5]

Задержанных становилось все больше.

Но вот на телеге к лужайке подъехал седой офицер с железным крестом на груди. Его сопровождал переводчик.

Начался допрос. Первым вызвали сидевшего с краю парня. Он одет в поношенный пиджак, явно ему узковатый. «Эх, пропал человек, — подумал я. — Сразу видно — красноармеец».

— Кто ты? — спросил переводчик.

Из толпы, собравшейся около нас, выбежала женщина:

— Зачем его задержали? Господа хорошие, ведь это наш, деревенский, мой брат двоюродный.

Переводчик что-то сказал офицеру. Тот постоял, насупившись, и махнул рукой. Парня отпустили. Конечно, он никакой не брат этой женщины, но она его выручила, быть может, спасла от смерти. Молодец!

— Кто ты? — обращается переводчик к другому задержанному, тоже парню. Тот хитровато прищуривается, в глазах улыбка:

— Я убежал из тюрьмы.

— За что сидел?

— Председателя колхоза ударил, — врет парень.

Еще несколько вопросов, и он отпущен.

Лихорадочно думаю, что отвечать мне. Может, выдать себя за местного жителя или убежавшего из тюрьмы мошенника? Нет, к этим версиям я не готов. В кармане у меня лежит состряпанная Сергуниным справка с печатью Ловецкого сельсовета, в которой написано, что я являюсь учителем Ловецкой школы и нахожусь сейчас в летнем отпуске.

Одет я прилично, и у меня солидная рыжеватая бородка. Пусть выручает!

Слышу стандартное:

— Кто ты?

Спокойно отвечаю:

— Учитель.

— Документ?

— Пожалуйста!

Фашист долго разглядывает мою справку, но, видимо, действительно правы шутники, которые утверждают, что поддельный документ выглядит наиболее правдоподобно. И все же офицер хочет запутать меня. Медленно тянет слова:

— …Ловецкая школа… Это далеко… Почему здесь?

— Сейчас начальник Невельского района объявил о регистрации учителей и будет решать вопрос о назначении на работу. Вот я и пришел познакомиться со школой, прежде чем просить сюда назначения.

— В армии служил?

— Да, служил.

Ответ озадачивает офицера.

— Сейчас служил? — уточняет он вопрос.

— Ах сейчас? Нет. Раньше служил.

— А сколько тебе лет?

— Сорок. — Моя борода позволяет мне к своему действительному возрасту прибавить более десятка лет.

— Немецкий язык знаешь?

Опасный вопрос. Гитлеровцы ищут людей, знающих немецкий язык, и вербуют их в переводчики.

— Нет, не знаю.

— Но ведь ты изучал его, когда сам учился?

— Давно это было. Я плохо его учил. Сейчас весьма сожалею…

Офицер машет рукой.

Пронесло! Я ухожу неторопливо. Иду, не оборачиваясь, за околицу деревни…

К вечеру гитлеровцы из Топоров уехали, и я вернулся в деревню. Из задержанных фашисты увезли двоих. Солодуха, все время крутившийся около оккупантов, опознал встретившихся ему раньше красноармейцев. Я договорился с ранеными и, немного отдохнув, вернулся в отряд. Пенкин внимательно выслушал мой рассказ и дружески сказал:

— Ну, теперь, Михаил Леонидович, ты настоящий разведчик, у гитлеровцев в лапах побывал и выкрутиться сумел.

Через неделю несколько раненых, лечившихся в доме Риммы, пришли в отряд.

Вскоре стало известно, что Солодухин, как говорится, «вошел во вкус» — донес о существовании в деревне «подпольного госпиталя». Мы решили казнить изменника.

— Каждый час жизни негодяя — преступление. И оно теперь будет на нашей совести, если мы не избавим людей от этого ублюдка, — сказал Пенкин.

Привести в исполнение партизанский приговор командир приказал младшему лейтенанту Липнягову. С тремя бойцами Липнягов устроил засаду на шоссе, подкараулил «пана Солодуху», возвращавшегося навеселе из Невеля, где он получал деньги за свои гнусные дела, и расстрелял предателя. К его трупу был прикреплен листок тетрадочной бумаги со словами:

«Товарищи крестьяне: колхозники и единоличники! „Пан Солодуха“ получил вполне заслуженную смерть, как предатель советского народа и изменник Родины. Вы сами знаете, сколько он предал гитлеровцам бойцов и командиров Красной Армии. Иначе мы с ним поступить не могли.

Мы заявляем, что остаемся вашими друзьями, преданными советскому народу бойцами до последнего вздоха своей жизни и непримиримыми врагами гитлеровской фашистской армии до полного ее уничтожения. Так мы будем поступать и дальше с наемниками кровожадного фашизма, с теми, кто предает советский народ и Родину».

Внизу стояла подпись: «Штаб партизанского отряда».

Это было наше первое письменное обращение к местному населению. Вскоре партизанская пуля покарала и другого предателя — волостного старшину Бантрука. Он был уничтожен днем прямо на улице деревни Голубово.

Отряд наш рос быстро. К нам присоединились отставшие по разным причинам от своих частей старший лейтенант Логинов, лейтенанты Худяков и Крылов, младший командир Бабыкин, пулеметчик Чернявский и другие. К концу сентября отряд насчитывал в своих рядах более ста бойцов. Была создана специальная стрелковая рота под командованием лейтенанта Утева, пришедшего к нам из «подпольного госпиталя». Политруком ее Пенкин назначил меня. Помню, как один из партизан, имевший командирское звание, возмутился:

— Воскресенский рядовой, а его в политруки выдвинули.

— Зато он в партизаны из армии с партийным билетом пришел, а не спрятал его в бане или сарае, — не без ехидства отпарировал Пенкин.