Герман ведёт бригаду - [4]
Пенкин представил меня:
— Товарищи, вот новый боец нашего отряда — Михаил Леонидович Воскресенский. Думаю, что человек достойный.
Командир партизанского отряда имени Чкалова политрук С. Д. Пенкин.
Первым, с кем я познакомился поближе, был подрывник Панченко, местный «цирюльник». Усадив на пенек, он привел меня, как определили мои новые товарищи, в «христианский вид»: подстриг, побрил, но оставил аккуратную бородку и усы. Это он сделал, не спрашивая «клиента», — таково было приказание командира.
— Пригодится для разведки, — пояснил Пенкин.
Выйдя из «парикмахерской», я подсел к костру. Партизаны, окружавшие его, начали расспрашивать меня, коротко рассказывали о себе. Я вновь почувствовал себя в родной красноармейской среде. На душе стало радостно…
На третий день пребывания в партизанском лагере Пенкин дал мне первое задание: разведать, нет ли у кого в окрестных деревнях радиоприемника, и узнать, что за «подпольный госпиталь» организован в деревне Топоры.
С помощью Химковой и ее друзей я быстро справился с заданием. Радиоприемников, правда, не нашел, зато побывал в «госпитале». История его весьма обычна для того времени. Вблизи Топоров шли ожесточенные бои. Когда фронт отодвинулся дальше, жители деревни подобрали в кустах несколько раненых красноармейцев и разместили их в доме одной молодой колхозницы. Лечил бойцов военный врач из «окруженцев». Не имея права рассказывать раненым об отряде, я все же пообещал им:
— Скоро, товарищи, вам всем найдется дело. Сражаться за Родину можно и в тылу врага.
Возвращаясь в лагерь, на одной из проселочных дорог я заметил немецкие тягачи. Спрятался в кусты. Наблюдая за их продвижением, установил, что за Топорами гитлеровцы размещают дальнобойную артиллерийскую батарею. Что бы это могло значить?..
Пенкин остался доволен моим докладом. Решено было, что завтра после партийного собрания я вновь отправлюсь в Топоры и приведу в лагерь военного врача и кого можно из раненых красноармейцев. Выслушав мое второе сообщение, командир убежденно сказал:
— Не случайно оборудуются артиллерийские позиции вблизи Невельского шоссе. Этим подтверждаются слухи о тяжелых боях, идущих где-то в районе Великих Лук.
— Дерутся наши хлопцы, не пускают фашистов к Москве, — вмешался в разговор начальник штаба Иван Сергунин.
— А мы здесь на мелочи размениваемся, — сердито начал Паутов.
Сергунин и Паутов — оба кадровые командиры инженерных частей Красной Армии. Оба зарекомендовали себя в отряде бесстрашными и умелыми подрывниками. Но взгляды у них на свое положение разные. Паутов считает свое пребывание в отряде партизан временным и рвется за линию фронта. Сергунин, наоборот, не мыслит партизанской борьбы без участия в ней людей, знающих военное дело, тактику современной войны. Пройдет время, и жизнь подтвердит правильность точки зрения Сергунина.
— Ну, так-то уж и на мелочи? — улыбаясь, перебил своего заместителя Пенкин. — Взрыв десяти мостов на важной коммуникации противника — разве это не помощь нашей родной армии? А когда ты на днях с восемью бойцами уничтожил фашистов, грабивших деревню Стайки, разве это не то, что требуется сегодня от нашего брата? Нет, нет, друзья, поступаем мы правильно…
Минуло почти четверть века с того августовского дня, когда я пришел на первое партийное собрание на оккупированной территории. Но я хорошо помню уголок лесной просеки, буйно заросшей малинником, и три сосны, под которыми расположились одиннадцать моих товарищей по партии.
Собрались мы, чтобы поговорить о пополнении партизанских рядов.
— Отряд показал свою боеспособность, — сказал Пенкин. — Люди у нас надежные, проверенные в боях. Пришло время расширить рамки действия отряда. Но нас мало. Каждый третий партизан — коммунист. Это — большая сила. И она должна быть полностью использована для решения первоочередной сегодня задачи — роста отряда. Непростительно, что до сих пор у нас нет контактов с местными коммунистами. Нужно чаще бывать среди крестьян, смелее звать их к священной борьбе…
Собрание единодушно поддержало командира. Договорились также отправить двух партизан в советский тыл для установления связи со штабом фронта.
После собрания я отправился в Топоры. Встретившись у деревни с местным коммунистом Николаевым и передав ему решение нашего партийного собрания, я пошел в дом, где жили и лечились красноармейцы. Хозяйка, помню, что звали ее Римма, провела меня к раненым. Я рассказал товарищам о существовании нашего отряда и предложил им, как только они смогут, перебираться к нам.
Вдруг Римма, наблюдавшая за дорогой в окошко, отскочила от него:
— Немцы!
Я глянул в окно. По улице на мотоциклах и велосипедах ехали гитлеровцы. Задерживаться мне было нельзя. Немного переждав, я вышел на двор. Но как только оказался на улице, увидел фашистов, сидевших недалеко от дома на зеленой лужайке. Увидели и они меня. Раздалось повелительное:
— Ком! Ком!
Бежать было поздно. Неторопливо приблизился к солдатам. Мне приказали сесть на бревно, где уже разместилось несколько задержанных. Гитлеровцы стали рыскать по огородам, сараям. Тащили овощи, гусей, кур. Рыжий высокий солдат, который нас сторожил, разломал большой огурец, надкусил одну половину, сморщился, видно, огурец попался горький, и с размаху бросил его в лицо стоявшей у изгороди пожилой женщины. Она молча снесла оскорбление.
