Герань мистера Кавендиша - [46]

Я прибыла к воротам имения поздно вечером, когда уличное освещение уже было включено. Держась из последних сил, я старалась не разрыдаться и не впасть в отчаяние. Гордость и достоинство все еще кипели где-то глубоко внутри, восставая против несправедливости и требуя объяснений и извинений! Но когда я постучала в двери Кавендиш-холла и миссис Ортис, открыв, посмотрела на меня с сочувствием и еще каким-то непонятным чувством, мое сердце дрогнуло.

— Анна… — Она стояла в дверях, закрывая проход и не пуская меня дальше. В моей душе нарастала тревога. — Мисс Ионеску, я получила приказ от мистера Кавендиша поселить вас в маяке. Не переживайте, там все обустроено, вы ни в чем не будете нуждаться.

— Что? — я без сил опустилась на свой чемодан. — Что вы такое говорите, миссис Ортис?

— Анна, деточка, простите! — она оторвала руку от костыля и осторожно погладила меня по плечу. — Я не знаю, что происходит, но я не могу ослушаться приказа хозяина. Пожалуйста, поживите пока там, а когда вернется мистер Кавендиш, мы разберемся в этой ситуации! А пока он запретил вам выходить в сад и приходить в дом, еду вам будут доставлять в маяк… Я уверена, что это какая-то ошибка, дорогая. Мистер Кавендиш с его характером, уж чересчур переборщил!

— Но… — хотела возразить я, но тут же передумала. Спорить бессмысленно. Собрав оставшиеся крупицы достоинства, я взяла чемодан и пошла за дом.

Завернув за угол и пройдя оранжерею, я быстро шла в сторону маяка. Теплый ветер трепал мое платье, легкий чемодан своей безумной тяжестью отрывал руки. Смахивая слезы, стискивая зубы, я вошла на каменистую тропинку, ведущую к маяку. Во мне кипела злость, досада, ненависть к себе за то, что унижалась перед Генриетой, перед миссис Ортис! За то, что была такой дурой, что поверила в чудо! Я же знала, знала, что мистер Кавендиш никогда, никогда меня не полюбит! А он действительно меня не любил, раз ему хватило одного слова бывшей жены, чтобы выгнать меня из дома и из своей жизни! И скоро, это точно, меня выгонят и из маяка. Дура — она и в Африке дура!

Ворвавшись в маяк, я, в порыве бессильной ярости, срывала со стен свои портреты и портреты мистера Кавендиша, рвала их, выбрасывала в океан из окна, пока не упала бессильно на стул и не разрыдалась.

Облегчив душу слезами, я почувствовала себя немного лучше. Как стремительно жизнь может поменяться в одну минуту — от всепоглощающей любви до холодного презрения такой маленький шажок… Самое страшное, не дающее мне ни на секунду покоя, было то, что я не понимала, что происходит! Никто не удосужился мне объяснить в чем моя вина! Какой-то театр абсурда.

Немного придя в себя, я заметила, что в маяке все изменилось — теперь здесь стоял мой стол и мольберт. Поднявшись со стула, я заглянула в маленькую комнатушку — здесь ванна и туалет. Замкнув входные двери, я поднялась на второй этаж — здесь расположилась моя кровать, мой шкаф, столик с лампой. И герань, как суровое напоминание о том, кто я на самом деле.

Это было жестоко. Я уже забыла, что такое жестокость, но сейчас в моей голове вертелись слова Пелагеи Федоровны: «Никому ты не нужна, безотцовщина! Родилась как собака, как собака и помрешь!». Сидя в оцепенении на кровати, я думала о глазах мистера Кавендиша, о его теплых губах, о колотящемся сердце… Разве мог он так хорошо притворяться? Какую злую шутку он со мной сыграл!

Какой одинокой и беззащитной я чувствовала себя в ту ночь! Если бы у меня была мама, она приласкала бы, успокоила свою дочь, не дала бы меня в обиду!.. Но я была одна-одинешенька на всем белом свете и некому было за меня заступиться.

Ночь была длинной и неспокойной, и к часу поднялся настоящий шторм! Волны гулко разбивались о скалу, на которой стоял мой новый дом, с шумом откатываясь назад. Склянки на полках вздрагивали при каждом таком ударе, механизм прожектора гудел где-то в вышине над головой, кровь стыла в венах. Усевшись на кровать, подтянув колени и укрывшись одеялом, я все думала и думала и мистере Кавендише и его сухом взгляде. Нет, не может быть! Это все какая-то злая шутка! Он ведь мог сыграть со мной такую шутку, я бы даже не удивилась! Это в его стиле! Наступит утро и он будет стоять здесь, у моей кровати, любуясь мной спящей! А потом обнимет, прижмет к груди и скажет, что все это он сделал специально, чтобы показать мне, что меня ждет — вспыльчивый характер, как бушующий океан, пламенное сердце, как ревущий за окном ветер, неожиданный, вздорный, тяжелый и деспотичный… но преданный, любящий, нежный и мой…

С такими мыслями я заснула, вымотанная дорогой и без остановки льющимися слезами.

Ясное безветренное утро наступило неожиданно быстро. Я открыла глаза, когда луч солнца ударил прямо мне в лицо, прорвав оборону легкой занавески. Подпрыгнув на кровати, я моментально осмотрела комнату, выглянула в окно, сбежала на первый этаж… но мистера Кавендиша здесь не было. Маяк был пуст и холоден, крича и убеждая меня в том, что я теперь одна, я теперь в изгнании.

Приняв душ, одевшись в свое старое платье и убрав волосы в узел, я распахнула двери навстречу палящему летнему солнцу, и увидела на пороге коробок. На мгновение надежда вновь озарила мое сердце, радостно прыгнувшее в груди! Схватив коробок, я занесла его внутрь и, поставив на стол, открыла. Там стояла бутылка молока, завтрак, обед и ужин в пластиковых контейнерах и записка от миссис Ортис: «Дорогая Анна, это ваш дневной рацион. Мистер Кавендиш еще не вернулся, но он настоятельно рекомендовал вам не уходить с утеса, разве что вам потребуется неотложная помощь. Помните, что я полностью на вашей стороне, дорогая, что бы ни случилось! И я уверена, что скоро все решится! Это просто какое-то глупое недоразумение! Всегда ваша, Дженет Ортис.»