Георгий Скорина - [122]

«…Получив сумму сию, – писал Богдан, – благослови православное братство виленское, от коего эти деньги взяты для покупки друкованных тобою по-русски книг. А книги новые, что изготовишь, с надежным человеком в Вильну пошли. А еще лучше бы тебе, Францишек, самому их привезти. Ныне имя твое людям книжным на Руси ведомо, и многие люди твои книги чтут и тебя добром поминают. Что и говорил тебе прежде, лучше бы здесь книги друковать, нежели на чужой земле. А друкарню наладить можно, и братство всякую помощь даст. Пишу не от себя только, но и от пана Якуба Бабича, наистаршего бурмистра виленского, и пана Юрия Адверника, домовластника и купца именитого, и от прочих, кои о делах братства радеют. Как решишь, просим нам отписать».

Родина опять протягивала Георгию свою ласковую руку. Он схватил со стола рукопись. Почему она все еще здесь? Почему не в печатне? Разве не десятки раз он проверил каждую строку? Что может прибавить он к этим текстам, составленным из множества рукописей и источников? Чего еще ждать?.. Быстро сбежав по лестнице, он вошел в друкарню. Там было темно и тихо. Давно замолкшие станки сиротливо прижались к стенам. Аккуратно сложенные доски и шрифты покрылись пылью. На полу не было ни обрывков бумаги, ни стружки. Даже привычный запах краски уступил место затхлому воздуху подземелья.

Георгий положил на большой стол рукопись и рядом поставил наборную кассу. Пусть завтра старый Стефан сам поймет, что наступил долгожданный час. Скорее, скорее отпечатать книги и увезти всю типографию в Вильну.

Покинув подвал, Георгий побежал на Малую Сторону к Генриху Зайцу. Немец встретил его почти торжественно.

– О, господин доктор! – заговорил он, едва Георгий назвал себя. – Я много слыхал о вас. Я так польщен, что буду считать сегодняшний день праздником.

Георгий, несколько отвыкший от людей, смутился и протянул письмо от Богдана Онковича. Немец письма не взял.

– Я также получил письмо от моего друга, господина Богдана из Вильны. Очень рад служить. Деньги я уже приготовил, но… сегодня мне хочется воспользоваться одной счастливой случайностью… Если господин доктор не возражает, я познакомлю его с одним человеком. С ним можно начать дело. Очень выгодное дело, господин доктор…

Словоохотливый немец ввел Георгия в просторную, скромно обставленную комнату. На стуле с высокой спинкой сидел угрюмого вида мужчина с массивным лицом, обросшим курчавой черной бородой. Хозяин назвал Георгия. Мужчина поднялся и, протянув руку, заговорил густым низким голосом:

– Прежде я занимался скорняжным ремеслом, но, повинуясь велению свыше, теперь проповедую слово божие. Сограждане зовут меня Матвеем Пустынником.

Георгий с любопытством посмотрел на него.

– Как относитесь вы, доктор Франциск, к учению Мартина Лютера? – в упор спросил Пустынник.

Скорина пожал плечами.

– Я мало знаком с учением Лютера. Люди, приезжающие из Виттенберга, рассказывают, что он сурово обличает распутство и алчность прелатов римской церкви…

– Да! – прогремел Пустынник. – И порицает постыдную торговлю индульгенциями. Он проклял папу и сжег его буллу, запрещающую наши проповеди!

– Если все это правда, – заметил Георгий, – то доктор Мартин Лютер – человек честный и желает блага своему народу.

– Лютер не только честный человек, – сказал сурово Матвей, – господь наделил его пророческим даром, возложив на него святую миссию: очистить род людской от скверны.

– Возможно, – ответил Георгий спокойно. – Я уже сказал, что не знаком с сочинениями Лютера. Однако я полагаю, вы хотели беседовать со мной не о виттенбергском проповеднике?

– О нем! – сказал Пустынник. – Дело в том, что чешские паны и богатые горожане, принадлежащие к утраквистской церкви,[55] именуют себя последователями Яна Гуса. На деле они давно отступились от учения Гусова и немногим отличаются от католических попов. Они готовы примириться с восседающим на римском престоле наместником дьявола, чтобы с помощью его слуг владеть душами и телами бедняков. Я, Матвей Пустынник, по гласу божию приступил к проповеди Лютерова учения среди заблудших и невежественных моих братьев в Чехии.

Он говорил глухо и монотонно, словно повторяя давно заученную речь. Маленькие глазки под нависшими черными бровями горели мрачным огнем.

Скорина слушал его, все еще не понимая цели беседы.

– Доктор Францишек! – продолжал Матвей Пустынник. – Господь повелел мне проповедовать истину не только речью, но и книгой. А как мне исполнить это, если все печатни пражские находятся в руках либо католиков, либо утраквистов? Все печатни, кроме вашей, доктор Францишек…

– Теперь понимаю, – сказал Георгий. – Но я иноземец и стою в стороне от происходящих здесь распрей. Живя в Праге, я печатаю книги для моего народа.

– Разве те, на которых восстал Лютер, не являются врагами вашего народа?

– Да, это так, – согласился Георгий, – однако у нас свой путь и своя вера.

– Доктор Мартин Лютер объявил войну латинской тарабарщине. – Матвей в упор смотрел на Скорину. – Он занят теперь переводом Библии на народный немецкий язык.

Ход был рассчитан правильно.

– О! – проговорил Скорина, оживившись. – Это заслуживает одобрения.