Геополитика апокалипсиса. Новая Россия против Евросодома - [64]
Впрочем, впоследствии у нас с ним установились вполне приличные, уважительные, в чём-то даже доверительные отношения. Узнав, что я 10 лет прослужил на флоте, а последняя моя должность в плавсоставе была майорская (по-флотски – капитана третьего ранга), он бодро резюмировал: «Ну вот: ты майор, и я майор. Договоримся» Я не стал его разочаровывать, скрыл, что до «кап три» так и не дослужился…
Дроздецкий был человек не без юмора. Решая, к каким профучётникам меня приписать, он рассудил так: «Я смотрел твоё дело. Твой приговор ведь как-то связан со средствами массовой информации, верно? Так вот: ты будешь у нас склонным к «массовым инцидентам». Хоть одно слово общее будет. А иначе некуда тебя вписать. Не к наркоманам же!»
Впрочем, тут возникла новая сложность: какого цвета полосу присвоить мне на бирку? Ни красная, ни зелёная, вроде не годятся… За это важное мероприятие отвечал специальный офицер из отдела безопасности, так я ему предложил: «Гражданин начальник, вы мне золотую полоску присвойте. И красиво, и отражает «особую социальную опасность» совершённого мною преступления, как в приговоре об этом сказано…»
В результате я остался вовсе без полосы, хотя позже, в Борисовой Гриве, тамошнее начальство, творчески развивая тему, добавило в мой послужной список и «склонность к побегу», и «склонность к экстремизму», и «склонность к дезорганизации нормальной деятельности учреждения»…
Женщина на зоне
Женщина на зоне – отдельная важная тема. Наш гуманный и человеколюбивый уголовно-исполнительный кодекс предусматривает совместное содержание мужчин и женщин в местах лишения свободы. Однако в реальности это бывает очень редко. Во-первых, количество осужденных женщин в России раз в десять меньше, чем мужчин. Во-вторых, большая часть мужского спецконтингента сидит на «строгих» зонах, а для женщин у нас строгий режим вообще не предусмотрен. В-третьих, подавляющая часть зэчек сосредоточена в специальных женских зонах.
Но бывают и исключения. Княжево – одна из немногих зон, где есть женский отряд. И этот факт радикально меняет всю жизнь исправительного учреждения.
Тюрьма – плохое место для сердечных романов и любовных похождений. Но природа властно берёт своё. А если добавить к тому давление лагерной жизни, тоску по воле, жажду забыться, жадное стремление к запретному удовольствию, то станет понятно, как бурно и яростно протекают в неволе потоки любовных страстей. Знакомство, привыкание, увлечение, охлаждение, расставание – то, что на воле растягивается порой на долгие годы, зона лихо спрессовывает, сжимает до дней, максимум – недель. Так что стремительная круговерть тюремных романов – по большей части откровенных, бесстыдных, циничных – не останавливается ни на мгновенье…
Но и здесь бывают исключения.
В Княжево хозяин долго думал, куда бы меня пристроить, чтобы я был на глазах и при деле. Наконец, придумал, вызвал, и сказал: «Я здесь клуб организовал. Будешь заведующим». Клуб этот, формально нигде не зарегистрированный и по бумагам как бы вовсе не существовавший, занимал первый этаж одного из бараков, в котором раньше располагался обычный отряд. А барак тот – поскольку зона расположилась на территории бывшей военной базы – представлял из себя обычную, типовую советскую казарму в два этажа. Я в такой казарме на северах, в Западной Лице, живал ещё в конце семидесятых, когда курсантом военного училища проходил практику на подводной лодке Северного флота.
Казарма эта представляет из себя одно большое помещение для личного состава и дальше, по коридору, пять-шесть комнат поменьше, где в советские годы располагался кабинет командира, канцелярия, вещевой склад, сушилка и т. д. Вот в большом-то помещении и расположился княжевский клуб. Там был сделан ремонт, возведена сцена и расставлены лавочки для зрителей. А остальные помещения распределили под «художестивенно-воспитательные» и «духовные» нужды: молебную комнату, мастерскую художников, склад, сушилку, библиотеку, комнату для просмотра телевизора и даже… кухню!
Надо ли говорить, сколь привлекательным местом для всякого зэка является такой клуб! Особенно зимой, когда и на промке, и в бараке ветер свищет как на улице, а здесь – сравнительно тепло, тихо и спокойно. Поэтому, став хозяином такого богатства, я тут же приобрёл на зоне статус и авторитет, вожделенный для многих и многих. И защищать этот статус порой приходилось не шутя, на грани серьёзных столкновений.
Но сейчас речь не о том.
В клубе моём «творческий коллектив» оказался сплошь женским.
Я помню их всех по именам. Юля Звонцева, художница, Яна Маньжова – массовик-затейник, Света Горячёва, – библиотекарь, Оксана Михайлова – уборщица, «Кузя»-Кузнецова, заведующая ПВР, «помещением для воспитательной работы». Мне кажется, они были мне благодарны уже за то, что я, по годам годный им в отцы, как мог, защищал их от множества лагерных проблем, но главное – не рассматривал их как женщин, в половом смысле этого слова.
Света Горячёва, матерщинница и драчунья, но, по сути, девочка добрая и сердобольная, привечавшая в своей маленькой библиотеке сирых и убогих, больных и отверженных. Села по 158-й статье, воровала в супермаркетах дорогую парфюмерию, чтобы добыть деньги на дозу.
