Геополитика апокалипсиса. Новая Россия против Евросодома - [62]

Карантин в Княжево тоже нестрашный. Впрочем, смотря для кого. Всё зависит от того, как себя поставишь. И от денег, конечно. Если с воли тебя «греют», то жить везде можно. Тому дашь, с этим договоришься… А вот если нет – дело худо. Тут вступают в полную силу суровые законы волчьей лагерной жизни. Что урвал, то твоё. И только то твоё, что ты урвал и от чужих жадных рук сохранил.

Мне, например, неожиданно помогла моя «экстремистская» репутация. Она, оказывается, опередила меня на зоне. Не прошло и дня, как «смотрящий» за карантином Рафис Нуреев – худощавый крещёный татарин в интеллигентских очках – подошёл ко мне и сказал: «Тут мне цинканули за тебя. Так что проблем не будет. Работать не будешь. Столоваться можешь с нами, если деньги есть». Далеко не сразу я узнал, что малява за меня пришла издалека, из-под Архангельска, из колонии строгого режима, где, оказывается, нашлись авторитетные люди, смотревшие фильм «Россия с ножом в спине», из-за которого я и попал в тюрьму. Может, поэтому меня и при «приёмке» этапа в сторонку отвели…

Рафис, который взял меня под опеку, не был настоящим «смотрящим». Княжево – «красная» зона, а значит «блаткомитета» там нет и все стороны лагерной жизни подконтрольны администрации через её ставленников-активистов. Но Нуреев занимал в этой княжевской иерархии особое положение. Он контролировал финансовые потоки, которые втекали на зону через карантин.

Дело в том, что в Княжево зэки попадают двумя разными дорогами, но обе они сходятся в карантине, миновать который невозможно. Те, кто дожидался приговора в СИЗО и те, кто до этого отбывал срок в зонах общего и строгого режимов, прибывают обычным путём, в автозаке, через тюремные пересылки. Но раз в неделю, по четвергам, прибывают «вольные» этапы, состоящие из тех, кто до обвинительного судебного приговора ходил на воле «под подпиской». Эти-то новоиспечённые зэки и становились в умелых руках Нуреева настоящим «золотым дном».

Не имеющие никакого тюремного опыта, осужденные, как правило, за малозначительные преступления, напуганные до полусмерти, они готовы откупаться от грозящих им опасностей – реальных и мнимых – всеми имеющимися средствами. Они не знакомы с криминальным миром, у большинства из них на воле остались родственники, мамы и папы, которые, в свою очередь, готовы платить, чтобы смягчить участь своего заблудшего чада. На этом и был построен расчёт Нуреева. Он внимательно просеивал своим опытным взглядом всех прибывающих, выделял среди них «кредитоспособных», и «разводил их на бабки», бойко торгуя тюремными привилегиями, хлебными должностями и тёплыми местечками. Всё это происходило, разумеется, с ведома и при поддержке администрации, имевшей в этом гешефте свой большой жирный кусок.

Масштабов его деятельности до конца, думаю, не знал никто. Мне он однажды, в порыве откровенности, бросил: «Костя, здесь же миллионы гуляют!» Не берусь судить о количестве этих миллионов, но летом 2010-го, по моим наблюдениям, через княжевский карантин прокачивалось как минимум по 200–300 тысяч рублей в месяц. Дело облегчалось тем, что в отличие от всех других зон, зэки, приговорённые к отбыванию наказания в колонии-поселении, имеют право пользования наличными деньгами. Для тех, кто платил, это было настоящей лотереей: некоторые, действительно, облегчали себе жизнь, а кто-то оказывался в жестоком «пролёте». Я знал одного зэка, заплатившего 50 000 за то, чтобы сидеть «без проблем», и несмотря на это через две недели поставленного на этап…

Впрочем, в глазах княжевского большинства, такая система, при всех её издержках, все-таки давала нужный эффект. Во всяком случае, она давала надежду, а это уже немало.

Цена жизни

Жизнь человека в тюрьме вообще мало чего стоит. Я пробыл в Княжево, где режим содержания далеко не самый строгий, чуть больше семи месяцев, и только за это время оттуда вывезли три трупа.

Один из этих несчастных умер от жары, его «козлы» в наказание за какую-то провинность заставили по стойке «смирно» стоять на плацу на самом солнцепёке. А лето 2010 года было страшным, температура в тени доходила до 38 градусов. Да и одёжка, так называемый «положняк», состоящий из чёрного «клифта» – казённой куртки и грубых штанов, пошитых из плотной ткани, создавала эффект парника. Ну, сердечко у бедолаги и не выдержало…

Второй помер, думаю… от страха. Невысокий, седой, с интеллигентным лицом и длинными волосами. Только что с «вольного» этапа. Судя по всему, его ужасно напугали, когда принимали этап. Он шёл с пустыми, безумными глазами, безуспешно пытаясь удержать подмышкой скатку с тощим матрацем. Прошёл буквально в метре от меня. Помню, я ему крикнул: «На плечо возьми, легче будет!», но он не услышал. Дошёл до забора, отделявшего барак карантина от остальной территории, и упал. Тоже сердце не выдержало…

Зато третий «жмурик» был вполне традиционный. Зэк-наркоман повесился в камере штрафного изолятора. К этим трём можно добавить ещё одно «тяжкое телесное»: на сельхозработах пьяные «козлы» избили молодого парня. Спасти его удалось, но пришлось удалять селезёнку…

Вообще кровь и смерть на зоне – дело обычное. И связано это вовсе не с особой кровожадностью «спецконтингента». То есть и этот фактор, конечно, имеет место быть: сидят в тюрьме по большей части люди решительные и не склонные к сантиментам. Но главное, всё же, не это. Главное, что на зоне рычагов влияния на человека, как ни странно, не так уж и много. Это на воле мы укутаны, как в плотный кокон, в сложную и многомерную социальную среду, связаны с ней тысячами невидимых нитей, дёргая за которые, можно добиваться от нас нужной реакции.