Генрих VIII и его королевы - [9]

Испанцы, однако, были слишком далеки от центра событий, чтобы его мнение могло иметь какой-то вес. Параноидальный страх перед отцом вынудил Генриха вести жизнь добродетельного отшельника. Правда, о его воспитании мало что известно, и при жизни отца он не допускался к каким-либо общественным обязанностям. С другой стороны, последующие деяния дают понять, что он получил достаточно полное и прогрессивное образование. Мы знаем, что этот король довел свой природный атлетизм до полного совершенства в теннисе и рыцарских турнирах — двух видах спорта, в которых он впоследствии блистал^[21]. Генрих VIII действительно был настоящим мужчиной, каким его сделал отец, и в своих достоинствах и в недостатках. Прежде всего он был великолепной физической особью. Необычайно высокий и прекрасно сложенный, он обладал живой привлекательностью своего деда по материнской линии, хотя был более румян. Екатерина, приближавшаяся к тому времени к своему двадцатипятилетию, хорошо знала его внешне, хотя они вряд ли имели возможность беседовать. Он также наверняка знал эту рыжеватую красавицу небольшого роста, хотя неизвестно, могли ли они друг другу понравиться за эти прошедшие пять лет. Учитывая его молодость и полное отсутствие опыта, следует признать, что король чрезвычайно быстро проявил самостоятельность как правитель. Через несколько дней признанные, но крайне непопулярные приближенные его отца, сэр Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, оказались в Тауэре, а король выбрал себе жену. Через многие годы, уже обладая знанием о тех событиях, хроникер Эвард Холл писал:

«… король с некоторыми своими советниками склонялся к тому, что было бы почетно и полезно для его королевства взять в жены леди Екатерину, бывшую жену его умершего брата Артура, поскольку, имея столь значительное приданое, она могла выйти замуж и за пределами королевства, что было бы ему невыгодно: и по этим настояниям король, будучи молодым и не зная Божественных законов, женился на упомянутой леди Екатерине в третий день июня…»^[22].

Такое объяснение совершенно не соответствует современным свидетельствам. Генрих сам объявил, что он поступает в соответствии с последним желанием отца, но кажется, что эта была лишь благочестивая уловка. Новый король мог желать предстать в этом отношении, как и в прочих, послушным долгу сыном, но истина, кажется, состоит в том, что он сам этого хотел.

Еще три года назад он говорил об Екатерине как о «моей дражайшей и любимой супруге, моей жене-принцессе», но с тех пор утекло много воды, и нет оснований считать, что он ощущал себя связанным прежним договором. Возможно, подобно Эдуарду IV, ему необходимо было продемонстрировать свою независимость, а возможно, он получил совет, но из того источника, который так и остался неизвестным. Какой бы ни была истина, Фуэнсалида больше не получал предупреждений. 27 апреля, через пять дней после смерти старого короля, два члена совета сообщили ему, что его преемник не утвержден в должности^[23]. Он вдруг внезапно вновь был введен в совет, чтобы услышать о чрезвычайном расположении короля по отношению к принцессе и получить заверения, что небольшой вопрос о ее приданом (или об его части) — это та мелочь, которую, как надеются, он может сразу же прояснить. То препятствие, по поводу которого велись переговоры в течение месяцев, если не лет, попросту рухнуло в считанные минуты. Советники, казалось, были сами изумлены, так же, как и посол, тем, что они говорят. Разъяснения архиепископа Уорхэма по поводу действенности разрешения, полученного шесть лет назад и снимавшего преграду кровного родства, были восприняты так же, как и вопрос о приданом — nihil obstat. Если и имелись серьезные возражения (а это не вполне выяснено), то Генрих просто отмел их, и 11 июня 1509 года заключил брак с Екатериной во францисканской церкви в Гринвиче. Невеста была старше его на пять лет, и ее здоровье сильно пошатнулось от волнений и лишений последних пяти лет. Но несмотря на это она оставалась необыкновенно красивой и показала себя поразительно выносливой как телом, так и духом. Совершенно внезапно Екатерина достигла цели, к которой стремилась, о которой молилась со времени смерти Артура в 1502 году. Она, естественно, приписала решающее изменение собственной судьбы прямому вмешательству Бога. Генрих мог иметь в виду соблюдение договора и необходимость сломить возрастающую силу Франции, но его жена верила и продолжала верить до самой смерти, что он подчинился воле Бога.

На заре своего царствования Генрих был полон радости и жизни. «Наш король гонится не за золотом, камнями или драгоценными металлами, а за добродетелью, славой, бессмертием…», — писал восторженный лорд Маунтджой, и послы наперебой возносили ему хвалы. Его коронация, которую он разделил со своей королевой, была отпразднована в духе эпохи, сопровождаясь великолепным турниром, где «Рыцари Афины» и «Рыцари Дианы» символизировали одновременно рыцарские традиции и классические вкусы двора. В этой ситуации сам король не сражался в честь своей дамы, но его преданность выражалась в декоративных украшениях: «……и в каждом призе были или Роза, или Померанец, или Пучок стрел, или еще буквы Г и К, покрытые тонким золотом, с золочеными арками или башенками, поддерживающими этот замок…»