Генрих V - [114]

Даже если и не решающая, дисциплинированная роль англичан, можно сказать, имела огромное значение в достижении единства Церкви через избрание Мартина V. Как только результаты конклава достигли Англии через две недели, новый Папа был немедленно признан[859]. Мы можем не принимать во внимание историю Томаса Уолсингема о том, что это было результатом изменение мнения Ричарда Клиффорда, епископа Лондона, одного из шести английских избирателей, отправленных в Констанц поздним летом 1416 года, чтобы придать "вес" королевским послам, что обеспечило избрание Мартина[860]. Но новый Папа полностью осознавал, кто является его друзьями; французы не сразу признали его избрание. Поэтому англичане должны были одними из первых получить признание той роли, которую они сыграли[861].

Клиффорд получил от Мартина буллу, разрешающую в его пользу спор, в который он был вовлечен с капитулом своего собора по вопросу о личном проживании каноников в Лондоне, а также письмо с похвалой в адрес его заслуг, написанное в превосходных выражениях. Ричард Флемминг, который объявил о решении Англии отдать предпочтение необходимости избрания Папы, вернулся в Англию в начале 1418 года в качестве папского нунция; в конце следующего года ему будет предоставлена епископская кафедра Линкольна, и он будет посвящен самим Папой во Флоренции в апреле 1420 года. Томас Полтон, который, как и Клиффорд, принимал участие в избрании Мартина, долгое время был завсегдатаем папской курии, или двора; он тоже был назначен на епископство, Херефордское, и тоже, как и Флемминг, был посвящен во Флоренции[862]. Самая большая награда из всех была уготована епископу Генри Бофорту. 18 декабря 1417 года, спустя чуть больше месяца после своего избрания, Мартин объявил о назначении первой группы кардиналов, среди которых был и Бофорт[863]. Тот факт, что Генрих не позволил своему дяде принять красную кардинальскую шапку, не может заслонить того факта, что новый Папа оценил усилия, которые англичане приложили к его избранию.

Высшая ирония этого продолжительного эпизода правления Генриха V заключается в том, что, в то время как некоторые из тех, кто говорил и действовал от имени короля в Констанце, получили признание и награду, сам Генрих не смог извлечь военных преимуществ из своего союза с Сигизмундом, который был главным мотивирующим фактором его решения поддержать тех, кто считал, что папские выборы должны предшествовать реформе. Решение, должно быть, далось ему нелегко, поскольку оно предполагало отказ от поддержки церковной политики человека, чьей военной помощи Генрих искал (и на которую, по его мнению, он имел право по условиям Кентерберийского договора). Не слишком ли многого ожидал Генрих от Сигизмунда, который, почувствовал, что его подвели его в проведении политики реформ в Церкви?

В связи с этим вопросом можно отметить два момента. Действительно ли Генрих верил, что, как только у христианства появится глава, который будет общепризнан, Сигизмунд переключит свое внимание на оказание английскому союзнику необходимой помощи против французов? Не означает ли это, что процесс реформ, уже начатый до избрания Мартина V и являвшийся существенной частью соглашения, достигнутого для того, чтобы сделать возможным избрание Папы, будет отложен в сторону? Было бы неверно судить о Сигизмунде, думая, что его желание добиться реформы было лишь поверхностным. Во-вторых, не совершил ли Генрих ошибку, решив, что его энтузиазм по поводу французской войны разделял и Сигизмунд? Такую возможность нельзя отвергать. Однако следует ли считать, что в глубине души Сигизмунд был настроен антифранцузски? Кардиналу Филастру он мог временами казаться таковым. Но факт остается фактом: хотя он позволил убедить себя вступить в общий союз, чтобы поддержать Генриха против врагов Англии (сделал ли он это главным образом для того, чтобы заручиться поддержкой Англии в Констанце?), до своего визита в Англию весной 1416 года он серьезно пытался заключить мир между Англией и Францией. Необходимо подчеркнуть, что, когда собор близился к завершению, Сигизмунд рассматривал свою роль как миротворца, а не как пособника войны. Именно в этом свете мы должны рассматривать его настойчивые требования, высказанные Папе, который послал двух кардиналов, Филластра и Орсини, во Францию для заключения мира, что он тоже желает участвовать в деле заключения мира[864].

К чему это привело Генриха, и каково должно быть наше мнение об этом эпизоде его жизни? Мы можем, справедливости ради, восхищаться королем за решение, которое он принял в июле 1417 года, чтобы попытаться выйти из тупика в Констанце, встав на сторону тех, кто выступал против Сигизмунда, и тем самым вынудив его согласиться на проведение выборов. Эта цель была успешно достигнута. Но Генрих не получил никакого военного преимущества от смены курса. Хотя Сигизмунд, судя по всему, серьезно отнесся к Кентерберийскому договору (его условия были представлены Рейхстагу), он мог почувствовать себя преданным политикой, которую англичане проводили в Констанце летом и осенью 1417 года. Стал бы он поддерживать союзника, который так с ним обошелся? Более того, неужели Генрих неправильно оценил приверженность Сигизмунда к миру, которая проявилась в его желании примирить разногласия между Англией и Францией? Неужели Генрих всерьез думал, что сможет заставить этого человека помочь ему в борьбе с французами? Генрих должен был знать и о других обязательствах Сигизмунда, в частности, о его амбициях в разделенной внутренним конфликтом стране, Богемии, королем которой он должен был стать в 1420 году.