Генрих Третий. Последний из Валуа - [92]
Представители знати, приехавшие в Блуа по случаю Генеральных штатов, были заняты своими любовными приключениями, дуэлями и пышными туалетами.
Среднее сословие представляли, главным образом, фанатичные буржуа, озлобленные на аристократию, купающуюся в роскоши, честолюбивые и исполненные ненависти. Они считали себя главными вершителями судеб королевства и были воинственно настроены по двум вопросам, вызывавшим особое недовольство народа: налоги и веротерпимость.
От группки к группке переходит злобная фурия, мадам де Монпансье, расточая улыбки, вздохи, обещания.
Сколько тут было интриг, сколько любовных приключений! Генрих де Гиз не может больше сопротивляться, и блистательная маркиза де Нуармутье, она же Шарлотта де Сов, заключает его в свои знаменитые объятия.
Шарлотта верно служила своему возлюбленному, пользуясь близостью к королеве-матери, благорасположением которой она еще продолжала пользоваться. Стоя одной ногой в могиле, Екатерина Медичи не могла найти в себе сил отказаться от привычки властвовать. Всецело отдавшись этой страсти, она забыла о главном деле своей жизни и была теперь в лагере противников короля.
Этот несчастный король, за которым постоянно следили, которого постоянно оскорбляли, был полупленником в собственном доме. Когда он проходил в своей неизменно строгой одежде, поверх которой висел голубой шнур Ордена Святого Духа, люди презрительно отворачивались. И все же этот король, постаревший, больной, не имевший ни наследников, ни власти, олицетворял судьбу Франции и был единственным, кто заботился о ее единстве.
На открытии Генеральных штатов король выступил так решительно и напористо, словно под ружьем у него была сотня тысяч верных солдат.
«Во Франции есть люди, которые хотят создавать свои Лиги во главе с теми принцами, которые им нравятся… Их не устраивает Лига, находящаяся под моим покровительством. Этого не могут допустить ни Господь Бог, ни король… Я заявляю, что отныне подобные действия моих подданных, не получившие королевского одобрения, будут считаться оскорблением короля».
По залу прошел гул, но уже на другой день кардинал Гиз во главе небольшой делегации пришел сообщить королю о своей отставке. Стремясь избежать скандала, Генрих уступает и соглашается забыть об оскорблениях, нанесенных ему в день баррикад. После этого депутаты начинают ощущать себе хозяевами положения и ведут себя все более и более вызывающе.
Так, они требуют уменьшить налоги до уровня 1576 года (при том, что деньги обесценились по меньшей мере на четверть), неукоснительно преследовать протестантов «без всякой жалости и сострадания», принять против Генриха Наваррского самые суровые военные меры, король также должен торжественно признать невозможность воцарения на троне «принца, когда-либо замеченного в ереси».
Тщетно пытался Генрих успокоить и переубедить депутатов Генеральных штатов. Если бы король был безвольным трусом, он бы уступил в главном – лишил бы короля Наваррского права на престолонаследие, передал бы управление королевством Гизу. Герцог Лотарингский в глубине души не только не желал, но и сильно опасался главной идеи руководителей Лиги: республика, находящаяся под влиянием аристократов и клерикалов, как противовес конфедерации протестантов на юге страны. Генрих III мог купить безопасность и спокойствие, изобразив из себя праздного короля, который хочет только одного – успокоить свою совесть. Но поступи он так – и во Франции бесконечно длилась бы гражданская война, страна бы оказалась расколотой и в конце концов подпала под испанское влияние. Это его совершенно не устраивало – король решился спасти Францию.
Когда от него потребовали осудить Генриха Наваррского, король ответил: «Если бы, наследуя корону, он мог бы получить нечто большее, чем пустую казну, с ним бы имело смысл разговаривать».
Взбешенный герцог де Гиз открыто встал на сторону врагов короля. Объявив Генриха III малодушным трусом и ничтожеством, предводители Лиги искали тому доказательств, а Гиз, будучи не в состоянии оценить по достоинству такого утонченного противника, объяснял поведение короля влиянием д’Эпернона. Окружавшие Гиза льстецы подталкивали его к решительным шагам, уверяя герцога, что, запугав короля, он получит власть. И он верил, проникаясь дерзостью, отказываясь соблюдать даже внешние формы уважения к монарху.
Каждое утро Гиз собирал своих приближенных, и на этом совете решалось, как им вести себя в этот день. Депутаты являлись, чтобы получить от своего господина указания, как им лучше выступить, как проголосовать, как повести себя наиболее выгодным для Гиза образом. Скоро и военные советы стали проводиться у генерал-лейтенанта. А король тем временем оставался в полном одиночестве.
Чтобы быть готовым к действиям, Гиз отправил вооруженные соединения своих сторонников в Орлеан, где никто не мог осмелиться тронуть их.
А государственные дела все это время оставались нерешенными: пока король не трогал герцога Гиза, герцог Гиз не трогал короля, и так они оставались в полном бездействии один против другого, как фигуры на шахматном поле, и этот паралич государственной власти не мог не сказываться на положении дел в стране. Протестанты, собравшиеся в Ла-Рошели, выработали «Порядок организации партии», который, к великому неудовольствию Генриха Наваррского, мог стать основой их независимости. Елизавета Английская, окрыленная победой на море, стремилась теперь оказывать влияние на французскую политику и поддерживала гугенотов также, как король Испании поддерживал католическую Лигу.
Символ французского Возрождения, Диана де Пуатье (1499–1566), изображаемая художниками того времени в виде античной Дианы-охотницы, благодаря своей красоте, необыкновенным личным качествам и политическому чутью, сумела проделать невероятный путь от провинциальной дамы из опальной семьи государственного преступника до могущественной фаворитки Генриха II Валуа, фактически вершившей судьбы французской политики на протяжении многих лет. Она была старше короля на 20 лет, но, тем не менее, всю жизнь безраздельно господствовала в его сердце.Под легким и живым пером известного историка Филиппа Эрланже, на фоне блестящей эпохи расцвета придворной жизни Франции, рисуется история знатной дамы, волей судеб вовлеченной во власть и управление.
В центре романа — фигура герцога Филиппа Орлеанского, который вопреки воле его дяди, Людовика XIV, стал регентом будущего Людовика XV и занимал это положение вплоть до совершеннолетия юного короля. И хотя годы регентства Филиппа Орлеанского положили начало веку Просвещения, современники не любили его, передав эту неприязнь потомкам. Филипп Эрланже (1903–1987), известный французский писатель и историк, автор ряда книг о французских монархах, пытается восстановить справедливость, рисуя противоречивый, психологически глубокий характер большого государственного деятеля.
Варфоломеевская ночь — кульминационная точка жестокой войны между католиками и гугенотами, момент истины, в котором каждый человек, будучи гражданином Франции, должен был встать на сторону убийц или примкнуть к их жертвам. Потоки крови, захлестнувшие улицы Парижа, разделили всю страну на долгое время на два непримиримых лагеря, каждый из которых считал себя правым. В ту ночь решалась судьба государства, избравшего, в конечном счете, путь насилия и нетерпимости. Книга Филиппа Эрланже рисует трагическую картину этого события, анализируя по часам «черную ночь» в истории Франции, ставшей своеобразным предупреждением потомкам, которые пытаются разрешить вопросы веры с помощью меча.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.