Генрих Третий. Последний из Валуа - [40]

Именно такую минуту выберут иезуиты, чтобы воззвать к душе герцога Анжуйского. Эта деликатная миссия была возложена на отца Эдмона Оже, одного из самых изворотливых членов Ордена. Он сумел разгадать сердце Генриха и сыграл на его склонности к мистицизму. Он одурманил его пустыми, но цветистыми речами, и Генрих почувствовал, что еще никогда духовное лицо не понимало так хорошо его душу. Он назначил Оже своим духовником и слепо ему доверял.

Умеренных католиков, знающих о непримиримых взглядах этого человека, чрезвычайно беспокоило его влияние на герцога Анжуйского. Даже сама Екатерина предупреждала: «Остерегайтесь, – писала она сыну, – отца Оже, поскольку он везде утверждает, что вы обещали выпотрошить всякого, кто когда-либо был гугенотом, а подобные слухи могут причинить немалый вред». Но Генрих не собирался приносить своего духовника в жертву государственным интересам.

На что могут тратить бессонные ночи молодые люди, лишенные женского общества? На что, если не на заговоры…

Первыми плести интриги начали Монморанси. Сыновья коннетабля (маршал Данвиль, Торе, Мерю) не скрывали своего неудовольствия событиями Варфоломеевской ночи. В этом их поддерживали многие католики – одни из чувства порядочности, другие из ненависти к Гизам.

Монморанси хотели использовать подобные настроения и создать Третью партию, партию Политиков. При поддержке своего племянника, Тюренна, они собирают вокруг себя людей, недовольных «тем отвратительным и ужасным днем», а также протестантов, насильно обращенных в другую веру. Конде и король Наваррский примкнули к этому движению. Так образовалась группа политиков, чья программа веротерпимости и умиротворения отвечала интересам королевства. И хотя их руководители заботились об общественном благе не более, чем мэрия Лa-Рошели или Гизы, истинные эгоистические интересы прикрывались словами об умеренности, вполне способными убедить средний класс, уставший от двенадцати лет фанатизма. Новой партии требовалось знамя, и Монморанси сделали гениальный ход, остановив свой выбор на герцоге Алансонском.

Франсуа де Валуа был несчастным ребенком, смуглым, тщедушным, предрасположенным к туберкулезу. С самой колыбели он вызывал у своей матери резкую неприязнь, поскольку напоминал ей о корнях рода Медичи. Он вырос в Амбуазе, окруженный кормилицами и воспитателями, в одиночестве, вдали от семьи, от двора, от всего света. Однажды он случайно узнал, что за него сватали знаменитую Елизавету Английскую.

Когда ему исполнилось семнадцать лет, его пришлось привезти в Лувр. Франсуа являл собой жалкое зрелище, а своей матери он боялся до слез. На него никто не обращал внимания, о нем вспоминали, только чтобы написать эпиграмму. Обида делает его желчным, разлагает. Без любовницы, без друзей, без приближенных – он отыгрывается, ненавидя всех вокруг.

Особенно нетерпимым было его отношение к Генриху, к брату, столь щедро одаренному природой, счастливому и любимому матерью, обладавшему всеми благами, в которых было отказано ему.

Узнав о покушении Морвера, он воскликнул: «Какое предательство!» Эти слова, вырвавшиеся словно по неосторожности, обратили внимание протестантов на личность герцога Алансонского.

Когда к нему обратились с просьбой возглавить новую партию, душа этого вечно грустного подростка наконец ожила. Мысль о том, что он встанет во главе движения, направленного против Гиза, и особенно против монсеньора, наполняла его радостью.

С этого момента заговор обретает силу, ширится. Протестанты были счастливы видеть своим вождем сына короля Франции. Королевский лагерь превращается в муравейник заговорщиков, отряды следят друг за другом с большей подозрительностью, чем за врагом.

Обеспокоенный, герцог Анжуйский неожиданно решает снять осаду с Лa-Рошели. Для переговоров он посылает Лануе, которого все называли Железная рука, и Байара, в прошлом протестанта, которого страх перед гражданской войной превратил в верного слугу короля. Но мэр Ла-Рошели, Жак Анри, не хочет идти ни на какие уступки.

И в марте 1573 года Лануе вынужден был покинуть Ла-Рошель, так ничего и не добившись. Придя в ярость, Генрих бросает армию в атаку. Пустая затея! Защитники Ла-Рошели сражались, распевая псалмы, а погибшие тут же превращались в мучеников за веру.

Дерзость заговорщиков между тем все росла. Они стали подбивать ларошельцев предпринять вылазку, и тогда, воспользовавшись неразберихой, Монморанси атаковали бы Гизов, а герцог Алансонский – самого монсеньора. Это могла бы быть Варфоломеевская ночь для католиков. Размах братоубийственного заговора поразил протестантов, которые никак не могли поверить в его искренность.

Генрих пытался взять город измором. Английский флот, посланный Елизаветой на помощь ларошельцам, встретил отпор со стороны королевских войск и без особого сопротивления удалился.

Теперь Лa-Рошель познала все ужасы голода. Люди ели собак, кошек, потом крыс; в городе началась чума. И все-таки они не сдавались. Того, кто осмеливался заговорить о капитуляции, вешали в течение часа. Генрих не знал, что предпринять для спасения своей репутации, как избежать новой гражданской войны.