Генри и Катон - [131]

Чего Стефани хотела по-настоящему? Из глубины души всплыло: настоящее ее желание — жить в Лондоне. Это то, чего ей всегда хотелось все те кошмарные годы в Лестере, о которых она рассказала бы Генри куда больше, если бы он позаботился спросить. Собственная ложь не позволяла заговорить об этом самой. Он хотел, чтобы она была чем-то, что он только что придумал себе и чем обладал здесь и сейчас. Он не желал знать о ее прошлом, о том, почему она сбежала от родителей, стремясь получить свободу. Ей хотелось свободы, а свобода означала Лондон; и с помощью Герды Стефани стало ясно: ей нужна лондонская жизнь, которую она знает так хорошо, жизнь среди магазинов, пабов и приключений, именно такая, и вдобавок деньги. Стефани не верила в то, что настоящая жизнь существует где-то еще, кроме Лондона. «Тогда здесь тебе не понравится», — сказала Герда, улыбаясь. В конце концов она предложила, а Стефани, едва не плача, приняла значительное вознаграждение. Герда же и посоветовала, как выгоднее распорядиться деньгами.

Стефани вернулась в лондонскую квартиру, но, страшась прежнего одиночества, вновь целыми днями мучилась сомнениями: действительно ли это то, чего ей по-на-стоящему хотелось? И хотелось бы ей, чтобы Генри примчался за ней, а если не примчится, не ужасно ли это? Если Генри скажет: хорошо, в таком случае будем жить в Холле, не будет ли это лучшим выходом, тем, чего она своим бегством пыталась добиться? Она, безусловно, чувствовала, когда писала то письмо, что и в том и в другом случае ничего не потеряет. Шли дни, Генри молчал, и она огорчилась, но потом успокоилась. Стефани, которая больше жила в ярком мире своих фантазий, нежели в реальности, не один раз пыталась осуществить какой-нибудь план на деле. На сей раз, к ее вящему изумлению, ей это почти удалось; но в общем она была рада вновь почувствовать свободу одиночества, заполненного мечтами.

Она была очень благодарна Генри, но в самом ли деле любила его или верила, что он любил ее? Генри никогда ее не понимал, думала она, вечно так торопился и отпускал шуточки, никогда не был снисходителен к ней, вечно обгонял, не пытался подладиться под нее. С Люцием было легче разговаривать, даже с Гердой. Нет, Генри не годился в избранники. Ей нужно свое счастье и чтобы быть самой собой, а с другим человеком это всегда очень непросто. В Холле она была такой слабой, усталой и несчастной, а сейчас, когда она снова одна, чувствует себя намного лучше и телом и душой. В ней зашевелилась гордость оттого, что она выдержала, что сбежала. В конце концов, все получилось не так уж плохо. Она подумывала продолжать поиски мужа, поскольку могла себе позволить хорошо одеваться и жизнь подталкивала к этому, но теперь, когда она располагала средствами, спешить с этим не было необходимости и не преследовала мысль, как раньше, что надо хвататься просто за первого, кто подвернется.

И все же как бы ей хотелось познакомится с Сэнди, и она сумела бы это сделать, не умри он. Она была уверена, что помогла бы ему найти себя. А если бы Генри, говорила она себе, выглядел как Сэнди, она никогда не смогла бы уйти от него. Она просто создана для Сэнди. Генри — это случайность, ошибка. Она чувствовала себя вдовой. Думала: похожу какое-то время в черном, траур ей должен пойти, и люди будут строить догадки, что да как. И она представила себя сидящей где-нибудь в баре или ночном клубе, заказывающей самую дорогую выпивку — одинокая, роскошно одетая женщина.

Да, а еще она переменит все в квартире, сделает по-со-временному, красиво, потратит сколько-то денег из тех, что остались в кейсе, денег для выкупа, и которые, наверное, предназначались ей. Она вернулась к бланку компьютерной службы знакомств, который пыталась заполнить. Какие волосы желательны у ее избранника — длинные или короткие? Нравятся ли ей бородатые мужчины? Не возражает ли она против китайца? До чего же, в конце концов, увлекателен этот мир и как много в нем разных возможностей. Неудивительно, что она чувствует себя такой наивной, свободной и молодой. Один вопрос был очень забавным: Назовите ваши любимые цвета в порядке предпочтения. Конечно, это укажет на что-то важное в ее характере. Пожалуй, больше ей нравится красный, подумала она. Или все-таки синий? Интересно, а может, она вообще синий чулок?

— Ваша сторона, Беллами, кажется выше, — сказала Герда, — Рода, просто держи, как держишь.

— Я вам говорил, что кольца неодинакового размера, — заметил Джон Форбс.

— Не знаю, раньше было ровно, — ответила Герда.

— Наверное, пол покосился. Или раньше вы не обращали внимания.

— Жаль, что теперь не удается повесить его ровно.

— Он очень тяжелый, некоторые кольца вытянулись, я закажу новые.

— Ладно, повесим, как получится, будет нормально.

Беллами и Рода слезли со своих стремянок. Рода скрылась на кухне. Беллами сложил и унес стремянки. Гобелен с Афиной и Ахиллом вновь висел на своем старом месте. Его краски играли в ярком свете, лившемся из окон. То ли пыли на нем стало меньше, пока его снимали и перетаскивали, то ли раньше Герда не особо вглядывалась в него. То, что неопределенно воспринималось ею как черный цвет, оказалось восхитительным сине-фиолетовым. «Интересно, что же конкретно происходит?» — задавалась она вопросом. Спрашивать кого-нибудь было не в ее привычке.