Геннадий Зюганов - [24]
События были расценены Зюгановым как «сокрушительное поражение партии и прежде всего политического курса, разочаровавшего трудовой народ, приведшего страну на грань катастрофы». По мнению Зюганова, к столь бесславному концу КПСС привели наряду с другими факторами, в том числе и внешними, «гипертрофированное ощущение зазнавшейся партии», а также монополия на власть, истину и собственность.
23 августа Горбачев прибыл в Москву и пытался возглавить политический процесс, не поняв, что ситуация радикально изменилась. Когда он на заседании Верховного Совета попытался вновь завести разговор о социалистическом выборе и перестройке демократы его грубо одернули и предложили подписать Указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР Испуганный Горбачев немедленно сложил с себя полномочия генсека и призвал ЦК КПСС к самороспуску, что означало фактически ликвидацию коммунистических оргструктур.
Прибыв в Москву из Кисловодска, Зюганов столкнулся с полным разгромом здания аппарата ЦК, где он работал. А. Проханов описывает это так: «Зюганов пришел ко мне в «День», когда газета была под запретом, мы недавно вернулись с пикетирования полторанинского Министерства печати, где стояли под дождем с плакатами, требуя открытия «Дня». Зюганов был подавлен, растерян — без кабинета в ЦК, без телефона, без автомобиля — и мне показалось: подъем, царивший в редакции, дух сопротивления, наш маленький коллектив, являвшиеся к нам писатели-патриоты, казаки, руководители патриотических организаций — все это очень успокоило Зюганова. Эти многочисленные не покорившиеся романтические люди говорили о России, о Христовой жертве, о Минине и Пожарском, об этике отпора и жертвенности. Они — эти люди — были важны Зюганову, он жадно общался с ними, чему-то учился, и, может быть, тогда зародилась в нем идея слияния двух разгромленных демократами сил — коммунистов и национал-патриотов». А. Проханову очень хочется, чтобы эта великая идея родилась в стенах его редакции, но думается — она сформировалась раньше, что прослеживается в статьях и речах Зюганова на рубеже 1980—1990-х гг. После краха КПСС Зюганову просто стала ясна, что называется, окончательно и бесповоротно, необходимость обновления идеологии и конкретной практики коммунистов, поиска нетрадиционных союзников.
«В КПСС давно было две партии, — писал Геннадий Андреевич, — партия манипуляторов и изменников и партия государственников и патриотов. В августе 1991 г. к власти пришла партия национальной измены». Если бы не запрет КПСС, считает Зюганов, на очередном съезде она неизбежно распалась бы на два крыла и в стране образовалось бы несколько крупных центров политических сил, способных на основе диалога вырабатывать конструктивную политику — «вот тут-то и возникла бы полноценная демократия». При этом КПСС была тем стержнем, вокруг которого «вращалась» общественно-хозяйственная жизнь, начиная от Совмина и Госплана и кончая профсоюзами, комсомолом и кооперацией. Система была «весьма изношенной и требовавшей реконструкции и реформации», но «ее уничтожение разрушило всю государственную систему».
Августовские события перевели Зюганова в разряд «бывших». В связи с приостановлением деятельности КП РСФСР он был уволен по статье 33 КЗОТ РСФСР и стал безработным. Далее он работал руководителем группы анализа и прогноза социально-политического развития России, внешней политики и международных связей с европейскими странами Института европейских гуманитарных проблем. Став фактически научным сотрудником (благо была научная степень — кандидат философских наук), Зюганов много пишет по заказу других деятелей, чем и зарабатывает себе на жизнь.
Но он не пытается «перекрашиваться» в демократа и не ищет «теплого места» в коммерческих и правящих структурах. При его колоссальных связях и знакомствах найти высокооплачиваемую работу в каком-нибудь банке или акционерном обществе не составило бы труда. Для этого требовалось только одно — публично заявить о своем выходе из партии, резко осудить КПСС и объявить о своем превращении в либерала, провозгласить Ельцина мудрым и великим политиком. Как показывает практика, именно так поступили очень многие из правящей коммунистической элиты и обслуживавшего их идейно-пропагандистского аппарата. Возникла даже закономерность — чем громче и беспринципней в старое время тот или иной «партократ» восхвалял Брежнева и коммунизм, тем решительней и категоричней он переходил на сторону антикоммунизма. Бывшая коммунистическая элита раскололась на две далеко не равные группы — большинство, перешедшее прямо или косвенно в лагерь противников социализма, и меньшинство, оставшееся верным красным знаменам.
