Гений жизнетворчества - [34]

"психология есть настоящая алхимия души, которая учит тому, как ненужные

подсознательные аффекты могут быть превращаемы в благородные металлы,

подлинные алмазы духа".

В шуточном журнале московских интеллигентов "Бульвары и перекрестки",

созданном в 1915 году, Л.Ю. Бердяева, жена философа, поместила следующее

информационное приложение:

"Врачи и лечебницы.

Бердяев, вольнопрактикующий. Болезни духа. Диагнозы кризисов. Секуляризация

болезней. Рентгеновский кабинет. Х-лучи.

Иванов Вяч. Ив., приват-доцент. Гипнотизм, магнетизм. Ритмическая гимнастика.

Лечение парами и эфиром.

Шестов Л.И., зубной врач. Специальность: вырывание корней.

Флоренский, профессор, лейб-медик. Невропатолог. Специальность: одержимость,

беснование.

Гершензон М.О., хирург. Специальность: психическая хирургия, выпрямление

искривлений характеров.

Белый Б.Н., психиатр. Собственная лечебница для всех форм психических

заболеваний. Специальность: буйное помешательство".

Тон текста шутлив, но вспомним сентенцию, согласно которой в каждой шутке

заложена и доля правды.

Впрочем, мы имеем возможность обратиться к разъяснению и вполне серьезному,

сославшись на утонченного знатока душевных движений, романиста-новатора –

Марселя Пруста: "Бывают, однако, случаи, так сказать, патологические случаи

духовного упадка, когда чтение может стать чем-то вроде лечебной дисциплины, задача

которой путем поворотных побуждений непрерывно вновь и вновь вводить ленивый ум

в умственную жизнь. Книги играют тогда для него ту же роль, что психотерапевт для

иных неврастеников. Известно, что при некоторых заболеваниях нервной системы

больной, хотя ни один из его органов сам по себе не поражен, увязает в некоей

неспособности чего-либо желать, словно в глубокой колее, не может сам из нее

выбраться и, в конце концов, погиб бы, если бы ему не протянули сильную и

спасительную руку… В той мере, в какой чтение есть посвящение, волшебный ключ,

открывающий нам в глубине нас самих дверь обителей, куда мы иначе не сумели бы

проникнуть, оно играет целительную роль в нашей жизни".

70

Все вышесказанное ясно дает понять, что тандем "литература – психо (-логия) (-

терапия)" представляет собой именно то единство, в котором существование одного

оказывается невозможным без существования другого.

Нет такой литературы (не зависимо от жанра и стиля – будь то проза, драматургия

или же поэзия, "классицизм", "реализм" или самый неистовый "авангардизм"), которая,

по сути, не была бы терапевтичной и не обладала бы психологичностью в розановском

видении.

Нет такой психотерапии, которая ни строилась бы по законам создания текста.

Даже безмолвное "лечение пассами" насквозь драматургично. Любая психотерапия

имеет свой сюжет, свое приключение и, таким образом, как и поэзия, представляет

собой "езду в незнаемое".

Поэзия как Сюр-Терапия

Почему – Терапия?

Мы привыкли к тому, что данное слово несет в себе кафельный отблеск

больничных стен. Однако исторически толкование его содержит, несомненно, более

разветвленное и насыщенное пространство значений.

Слово происходит от греческого trherapeo – «служу», «забочусь», а не только

«лечу». Соответственно, therapeutes – «пекущийся», «заботящийся». В древности

Терапевтами называли отшельников, исполнявших священные гимны.

Сюр – проистекает от французского sur – «над».

В то же время на латыни в одном из значений приставка sur указывает на

местонахождение внутри.

Стало быть, понятия «над» и «внутри» органически воссоединяются в целостный

смысловой контекст.

Оно и понятно – разве небеса, которые над нами, не внутри нас?

И разве не через погружение в себя мы поднимаемся над собой?

Выходит, что знаменитый до привычности сюрреализм раскрывается не только как

то, что над реальностью, но и то, что внутри реальности, в реальности.

Впрочем, как мы выяснили, это одно и то же.

Следовательно, «Сюр Терапия» – буквально переводится и как «Над заботой», и

как "В служении".

71

Из истории жизни

Когда меня спрашивают о том, какие события своей жизни я считаю наиболее

достопамятными, я, не задумываясь, выделяю два из них, не смотря на мою достаточно

насыщенную различными перипетиями и приключениями биографию.

Первое относится к двенадцатилетнему возрасту.

Я простудился.

К радости моей, это давало мне возможность на вполне, что называется, законных

основаниях пропускать школу. К огорчению же, я был, лишен удовольствия гулять.

И вот - во время моего пребывания в условиях домашнего режима, в некое

солнечное мартовское утро я слоняюсь по квартире, в очередной раз заглядываю в

недра книжного шкафа – просто так, безо всякого конкретного намерения. Без

намерения – потому, что все детективы, приключения, сказки и вожделенная

"Анжелика" были прочитаны и даже перечитаны. Я наугад вытягиваю пухлый том в