Гений - [2]

Гоплиты погружались на транспорты, которые представляли собой те же триеры, но несколько переделанные — два нижних яруса с веслами были убраны, чтобы освободить побольше места для пехотинцев. То и дело кто‑нибудь из воинов, перед тем как подняться по трапу на корабль, останавливался для того, чтобы обнять родственника или дорогого ему юношу — а то и гетеру, или же укрытую под накидкой от посторонних глаз жену, пришедшую попрощаться.

«Сто кораблей. Более пяти тысяч гоплитов. Более двенадцати тысяч гребцов. Мое. Все до последней мелочи — мое," — подумал Алкивиад.

Он стоял на корме своего собственного корабля под названием «Трасея». Даже мысль об этом названии заставила его улыбнуться. А как еще он мог назвать свой корабль, если не «Смелость»? Если какое‑то из его качеств было определяющим, то именно это.

Иногда кто‑нибудь из воинов на пути к транспорту махал ему рукой. Он всегда улыбался и махал в ответ. Он нуждался в восхищении не меньше, чем в воздухе, которым дышал. «И я заслужил это восхищение, заслужил в полной мере.»

Ему было тридцать пять лет, и он выглядел именно так, как надлежит выглядеть мужчине — или, может быть, богу. Он был самым красивым мальчиком в Афинах, и именно его хотели все мужчины. Он откинул голову и засмеялся, вспомнив о розыгрышах, которым он подверг некоторых богатых глупцов, которые хотели быть его любовниками. Многие мальчики, возмужав, растеряли былую красоту. «Но только не я," — подумал он благодушно. Он оставался прекрасен, пусть его красота и приобрела несколько другой оттенок. На него по–прежнему засматривались все мужчины… и все женщины.

Мимо пропыхтел гоплит со шлемом на голове — хорошо сложенный, широкоплечий человек с седой бородой. Он нес свое собственное снаряжение и оружие, явно отправляясь в кампанию без раба. Хотя забрало Сократа и было поднято, как у любого воина вне битвы, Алкивиад узнал его не сразу.

— Приветствую тебя, о наилучший! — воскликнул Алкивиад.

Сократ остановился и вежливо наклонил голову:

— Приветствую тебя!

— Куда ты направляешься?

— То есть как куда? В Сицилию — так проголосовало Собрание, и туда мы двинемся.

Алкивиад фыркнул. Сократ мог утомить кого угодно, будучи буквален до предела — это уже было известно его молодому ученику.

— Нет, дорогой мой. Я не это имел в виду. Куда ты направляешься сейчас?

— На транспорт. А как же еще я попаду в Сицилию? Так далеко мне не доплыть, и я сомневаюсь, что меня туда привезет дельфин, как давным–давно Ариона.

— Как еще ты туда попадешь? — величаво сказал Алкивиад. — Ясное дело, ты поплывешь здесь, на борту «Трасеи», со мной. Я приказал вырезать часть палубы, чтобы корабль стал легче и быстрее — и чтобы там стало просторней. И я привязал там внизу гамак, и без труда могу привязать еще один для тебя, дорогой мой. Нет нужды спать на твердом полу.

Сократ застыл на месте и задумался. Когда он так делал, ничто и никто не мог вывести его из этого состояния. Отплыви флот без него — он бы и не заметил. Много лет назад под Потидеей он вот так стоял целый день и последующую ночь, не двигаясь и не произнося ни слова. Сейчас, правда, он вышел из транса уже через пару минут.

— Кто еще из гоплитов погрузится на твою триеру? — спросил он.

— Конечно, никто, — со смехом ответил Алкивиад, — только гребцы, морские воины и командиры. Если хочешь, мы можем спать под одним одеялом, как когда‑то на севере. — Он подмигнул и соблазнительно улыбнулся.

Большинство афинян после такого предложения согласились бы плавать с ним вечно. Сократ же, похоже, этих слов даже не расслышал.

— А сколько гоплитов будет на борту других триер флота? — поинтересовался он.

— Насколько я знаю, ни одного, — сказал Алкивиад.

— Тогда не кажется ли тебе, о великолепный, что надлежащее место для гребцов и морских воинов — триеры, в то время как надлежащее место для гоплитов — транспорты?

Удовлетворенный своим решением задачи, Сократ направился к транспортам. Алкивиад посмотрел ему вслед. Мгновением позже он покачал головой и засмеялся снова.

* * *

Как только несколько афинских воинов проникли в Катану, взломав плохо сооруженные ворота, среди местных сторонников Сиракуз тут же началась паника, и они побежали к югу — по направлению к столь любимому им городу. Это обрадовало Алкивиада, ибо окажи сицилийский полис серьезное сопротивление, афиняне так просто бы его не взяли. «Смелость," — снова подумал он. — «Смелость всегда и везде.» Покинутый сиракузофилами, Катана немедленно открыла свои ворота афинскому экспедиционному войску.

Этот полис находился примерно в двух третях пути от Мессаны на северном конце Сицилии до Сиракуз. На северо–западе горизонт застилала гора Этна — огромный конус, поднимавшийся в небеса. Хотя уже подходила к концу весна, снег до сих пор покрывал верхние склоны вулкана. Там и сям из жерла вулкана и прочих отверстий выбивался дым. Бывало, оттуда вытекала лава. Когда она текла в неправильном направлении, то разрушала поля, оливковые рощи и виноградники катанцев. А если б она потекла в самом неправильном направлении, то разрушила бы весь город.

Алкивиад и сам ощущал себя вулканом после очередной схватки с Никием. Афиняне послали Никия вместе с экспедицией, чтобы он послужил своеобразным якорем для Алкивиада. Он знал об этом — знал и терпеть не мог создавшегося положения. Не то чтоб он ненавидел самого Никия — нет, он просто находил его смешным, да и просто ненужным. Никий был старше его на двадцать лет, хотя иногда эти двадцать лет казались целой тысячей.