Гений одного дня - [39]

                   Больше Гай не говорил, оставив все сомнения и предрешения за этим деревом, идя одиноко вперёд и насвистывая песню на ветру. Николас с некоторым содроганием шёл за ним, погрузившись в свои раздумья, и не слыша даже пения птиц. Они так и дошли до дома – порознь, не сказав друг другу ни слова.

                  А вечером пришло письмо из родного дома, подписанное рукой матушки Николаса. Как оно дошло сюда – серб так и не понял, впрочем, в этот радостный момент ему было не до этого. Подхватив дорогой сердцу конверт, он вошёл к себе в комнату, где со слезами на глазах вскрыл его и принялся читать. В эти минуты лишь потрескивание воска отвлекало его. Дочитав страницу, он отвлёкся и взглянул в окно. Там стояла жуткая тьма – такая же была и в далёком посёлке рядом с границей Австро-Венгрии. Письмо тронуло до глубины души, и он вновь  представил себя маленьким мальчиком, который в страхе перед наказанием, стараясь не шуметь, читал книгу, имея при себе лишь сальную свечу.

                  Вернувшись в этот мир, он долго не мог уснуть, всё думая о своей покинутой родине. Обратного пути нет – если он вступил на этот путь, то должен следовать ему до конца. На том и порешил, после чего в глазах встала белая пелена. Сначала всё было белым-бело, потом всё стало черным-черно. И всё, всё, всё замерло.

Глава восьмая

              Над маленьким посёлком, отрезанным от мира, опускалась ночь. В домах, небольших, деревянных, начинали загораться свечи, керосиновые лампы. Однако темноту ночей это не развеивало, по огням нельзя было дойти до деревни – настолько они были тусклы и невзрачны. Казалось, луна освещает эту землю лучше, нежели жалкие отблески огоньков в окнах. Поэтому, едва спускались сумерки, люди спешили кончать свои дневные занятия и спешить домой – по темноте ни у кого желания идти не было. Страшно всё-таки.

             На окраине деревни, окруженный такой же пеленой тьмы, стоял маленький аккуратный домик с большими окнами, внешне напоминающий игрушечный. Темнота скрыла всё от нашего взора, поэтому увидеть даже какие-то намёки на двор, и калитку, забор осталось просто невозможным.

              А вот в доме самом такой тьмы не наблюдалось. Свеча одиноко горела на столе, воск плавился и капал на блюдце, что создавало эффект плачущей свечи. Язык пламени игриво переливался, колебался при малейшем вздохе человека, из-за чего тот старался громко не дышать. На столе, наполовину залитая лунным светом, лежала раскрытая на середине книга, толстая и далеко не новая, с подогнутыми страницами, в некоторых местах даже желтоватыми от времени. Выцветающие буквы привлекали человека больше всего на свете. Рот был слегка приоткрыт и повторял тихо какие-то фразы, написанные на бумаге. Человек явно был увлечён. На нём была лишь ночная сорочка, что говорило о том, что он читает не по чьему-то одобрению. Подросток с худой шеей, внешне напоминающей стручок, вот-вот готовый оборваться, чёрные короткие волосы, на которых огонь свечи оставлял оранжевые отблески и сосредоточенное, слишком взрослое выражение лица. Аккуратно, тихо, словно боясь чего-то, подросток перевернул страницу, и принялся читать дальше.

 - Ах, вот ты где! – раздался гневный голос откуда-то сзади, дверь широко распахнулась, в комнату вошёл высокий мужчина с бородой. В глазах его пылали молнии. – Николас, чёрт бы тебя побрал! Совсем нечего делать?!

 - Папа… - растерялся от неожиданности мальчик.

 - Негодный мальчишка! – рассвирепел отец, схватил больно за ухо и вытащил из-за стола, затем толкнул хорошенько в коридор, что ещё несколько метров Николас по инерции проскочил быстро. Едва не убегая. На глаза навернулись слёзы – он знал, чем это обычно заканчивалось. Сердце бешено стучало. Застали врасплох… И невольно мальчик содрогнулся при виде ремня и прутьев, зловеще висевших на стене. Да, читать по ночам вредно.

                    Отец вернулся вскоре, и дал сыну по щеке. Это  было хуже розог! Дикая душевная боль прожигала всё тело насквозь, но, в общем-то, он был виноват в этом сам. Придя в комнату, Николас забился в угол, отрешённый, боясь гнева собственного отца, который в любую минуту может повториться. Страх и ужас объяли всю сущность, гипнотизируя сознание.

                      Николас резко открыл глаза. Тихо тикали часы в комнате, а тёмная пелена ночи уныло покрывала комнату. Он вновь оказался в маленькой комнате в Праге. Когда глаза стали привыкать к темноте, он разглядел стопку книг на столе. Поднявшись с кровати, он взглянул на часы и вздохнул. Больше уже он не мог спать этой ночью. До утра так и пришлось занимать себя чем угодно, кроме сна – он чувствовал себя в какой-то миг бодрым жаворонком, что однажды ему уже и подметил Гай.

                     Начинался выходной, и ещё не скоро на улочке Праги стали появляться люди, больше думающие о том, как и когда лучше выспаться. Зато через форточку проходил прекрасно запах ароматного кофе, который ветер нёс откуда-то с соседней улицы. Вот раздался звон какого-то колокольчика и чей-то приветливый голос, что серб не удержался и выглянул в окно. Удивлению не было предела, когда он увидел Гая, рассекающего на своём велосипеде и медленно подъезжающего к своему дому. То и дело он с кем-то здоровался, потом взглянул вверх и подмигнул правым глазом Николасу.