Гений места, рождающий гениев. Петербург как социоприродный феномен - [61]

«Только наука и демократия, по самому существу своему враждебны войне, ибо как наука, так и труд одинаково нуждаются в спокойной обстановке. Наука, опирающаяся на демократию, и сильная наукой демократия – вот то, что принесет с собой мир народам»67.

Прадед, по сведениям моего названного дяди, Александра Александровича Федорова, отнесся к «положительному примеру» с большим юмором. Сказал, что если достигнет 80 лет и переживет «удар», то станет сговорчивей.

Интересно использование простонародного слова «удар». Тимирязев в 1909 году перенес инсульт, с тех пор у него была парализованы левая рука и нога. В научной среде нередко считали, что с тех пор он «со странностями». Восторг Тимирязева насчет большевиков и его странная вера в них как предтеч демократии трактовались как одна из «странностей». А прадед уехал.

В Стокгольме он, несмотря на возраст в 56, лет был устроен очень неплохо: энтомологом на Королевской лесной опытной станции.

Роман Николаевич Редлих рассказывал мне, что встречал прадеда в Праге в 1928 году: тогда правительство Чехословакии во главе с Масариком стало создавать Русский университет.

По-видимому, интеллигентная часть чехов испытывала чувство неловкости и вины за поведение чехов в России 1918–1920 годов: предавшие Колчака, они вывезли из России огромные богатства, в том числе изрядную часть золотого запаса Российской империи, захваченного генералом Пепеляевым в Казани в 1918 году.

Идея Русского университета состояла в том, чтобы ковать кадры для будущей послесоветской России. По словам Романа Николаевича, «что-то у него [Павла Спесивцева – А. Б.] с Русским университетом не заладилось». Видимо, чтение лекций по энтомологии не предусматривалось, а прадед, узкий специалист, не захотел или не смог читать более широкие курсы.

Во всяком случае, в Россию он никогда больше не вернулся. Легальный эмигрант, он и из эмиграции продолжал публиковать в России свои произведения.68Впрочем, некоторые книги советского времени – переиздания69. Печатался он и в Швеции, изучая энтомофауну Швеции70.

С коллегами в Лесном институте и с моей бабушкой, своей племянницей, переписывался до 1935 года. После прихода к власти Гитлера переписку прекратили, а прадедушка, Василий Егорович, сжег все письма Спесивцева из Швеции.

Живя в Стокгольме, Павел Николаевич очень тосковал и несколько раз просил свою племянницу, мою бабушку, послать ему в письме лист киевского каштана. Послала ли она такой лист или нет, я не знаю.

Прадед умер 1 мая 1938 года в возрасте неполных 72 лет. Похоронен на Лесном кладбище в Стокгольме. Его могила сохранилась и находится в хорошем состоянии.

Павел Николаевич Спесивцев упоминается во многих справочниках зарубежья и России после 1991 года.

Послесловие, или новые районы Петербурга как новые урочища культуры

Выделять этапы развития чего бы то ни было – неблагодарное занятие. Любую классификацию и любое выделение этапов раскритикуют. Членение этапов я провожу чисто рабочее, просто чтобы сделать понятнее и логичнее свое изложение. Я не настаиваю ни на выделении именно таких этапов, ни на их принятии кем бы то ни было.

Первый этап – это предыстория урочища. До 1769 года город уже есть, а известного нам городского урочища еще нет. Здания, возведенные до 1763 года, позже включались в новую городскую среду. При этом вся функциональная застройка Петербурга 1703–1769 годов – и производственная, и жилая, сознательно не сохранялась.

На втором этапе, в 1770–1830-е годы, формируется тот СанктПетербург, который мы знаем, а точнее говоря – смысловое и композиционное ядро современного Петербурга. Возникает единый логичный ансамбль с общей структурой и единством архитектурных стилей.

Городское урочище в этот период невелико: 150–240 тысяч человек живут на сравнительно небольшой площади, от примыкающих к основному руслу Невы частей Петроградской стороны до Фонтанки и от Смольного монастыря до 26-й линии Васильевского острова. Большая часть Аптекарского и Васильевского острова, пространства за Фонтанкой образуют пригороды.

От этого периода тоже почти не сохранилась функциональная архитектура – только отдельные строения. Почти не уцелела деревянная архитектура периода; такие здания – скорее исключения из правила.

В этот период возникают ансамбли городов, исторически сопряженных с императорским Санкт-Петербургом: Петергоф – Ораниенбаум, Гатчина, Царское Село, Павловск. Их приходится рассматривать фактически как неотъемлемую часть городского урочища этого времени.

На третьем этапе, между 1840-ми годами и началом ХХ столетия, Санкт-Петербург становится по-настоящему громадным городом, охватывая весь Васильевский, весь Аптекарский, Каменный, Елагин и более мелкие острова. Формируется Выборгская сторона как район каменной 3–6-этажной застройки. Границы города расширяются, он достигает современных окрестностей Лесного проспекта на севере, Обводного канала на юге.

Даже функциональная застройка этого периода – промышленные предприятия, каменные многоквартирные («доходные») дома – в основном сохраняется. Тем более интересна застройка новых урочищ культуры вроде больниц, учебных заведений, учреждений науки – комплекса Медицинского института на Петроградской стороне, Ботанического института, Электротехнического и Технологического институтов.