Генетика этики и эстетики - [6]

Неисчерпаемое разнообразие генотипов является вообще одной из основ существования не только вида Homo sapiens, но и любого другого вида животных. Дело в том, что генетически однородные сорта растений, а также виды животных, неизбежно становятся жертвами любого адаптировавшегося к ним штамма вируса, бактерии, протиста или даже паразитического червя. Наоборот, если вид состоит из множества генетически глубоко различных индивидов, заражение микробным штаммом одной особи, сопровождающееся размножением и отбором в ней, дезадаптирует штамм по отношению к множеству других особей вида-хозяина, отличающихся и от жертвы и от других особей по множеству биохимических и антигенных свойств, типу и темпам обмена, строению макромолекул и т. д.

Индуцируемый бесчисленными паразитами отбор на повышение наследственной гетерогенности настолько интенсивен, что, пожалуй, во всем мире высших животных, например млекопитающих, не найдется такого вида, в котором какие-либо две особи имели бы вполне одинаковый генотип (если не считать однояйцевых близнецов).

Необходимо рассмотреть еще одно прискорбное недоразумение. Десятки лет господствовало мнение, что всемерное отнесение индивидуальных психических различий за счет социальных факторов соответствует философии диалектического материализма, тогда как признание роли наследственности считалось реакционной отрыжкой, близкой к расизму и социал-дарвинизму. В настоящее время мало кто из советских психиатров решится оспаривать господствующую роль наследственных факторов в развитии столь распространенных расстройств психической сферы, как шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, слабоумие. Однако среди философов, психологов, педагогов, социологов все еще господствует тенденция отрицать роль наследственности, если речь заходит о вариациях любых способностей и интеллекта в целом и об их развитии в рамках норма—талант—высокая одаренность. Хотя и в этих рамках генетика располагает обильными данными близнецового метода, в частности данными тестирования однояйцевых близнецов, выращенных врозь, представление о наследовании одаренности, а главное, о значительной генетической детерминированности ее, встречается в штыки. Основой подозрительного отношения к несомненным фактам является чрезвычайно упрощенное представление о том, что признание их приведет к антидемократическим позициям, оправдывающим расовое, национальное и классовое неравенство.

Действительно, признание наследственных различий в одаренности, на первый взгляд, позволяет расположить человечество в виде пирамиды с гениями на узкой вершине, талантами и дарованиями ниже, тогда как середнячки, посредственности и бездарности заполнят широкое объемистое основание. Но в действительности же, в силу независимости наследования одних способностей от других, человечество пришлось бы разложить на бесчисленное множество пирамид: по музыкальной памяти, по способности ее мобилизации, по комбинаторным, математическим, лингвистическим и бесчисленным иным способностям, по скорости реакций физических и психических. Дж. Гильфорд (Guilford J. Р., 1967), например, насчитывает 120 видов способностей. Совершенно ясно, что нет ни одной профессии, для которой достаточно было бы только узкой способности (например, счетно-вычислительной, которой превосходно владеют даже некоторые клинические слабоумные), а требуется какая-то своя комбинация способностей (Bracken H. К., 1969). Следовательно, на основании данных о генетике способностей и речи не может быть об одновершинной пирамиде (кстати, люди, наиболее одаренные по суммарному результату тестирования — коэффициенту интеллекта КИ, как правило, оказываются вовсе не особенно продуктивными в творческом отношении, но об этом ниже). Речь может идти о том, чтобы «должный человек оказался на должном месте», а именно это и является идеальным решением конфликтов между индивидуальными и социальными интересами — «от каждого по способностям»...

В настоящее время почти никто не оспаривает дарвиновскую теорию естественного отбора. Трудно оспаривать роль личности и «случая» в ходе истории. Но существуют очень стойкие, вполне естественные предубеждения по поводу любого применения теории естественного и социального отбора по отношению к человеку. Почти автоматически любые соображения по этим вопросам сразу ассоци-

/5

ируются с социал-дарвинизмом и не обсуждаются по существу. Естественный отбор у человека представляется чем-то несуществующим с начала цивилизации. Если же говорить о социальном отборе, т. е. о подъеме в более обеспеченные или престижные прослойки, то признание роли каких-либо биологических факторов «с порога» рассматривается как нечто близкое к нацизму, фашизму и социал-евгенике.

Между тем, сущность расизма и социал-дарвинизма заключается вовсе не в признании генетических различий между расами (таковые бесспорно существуют), а в ложном утверждении наследственного умственного или духовного превосходства одной расы над другой (чего на самом деле нет). Социал-дарвинизм заключается в утверждении, что более обеспеченные классы или нации наследственно превосходят менее обеспеченные, но вовсе не в признании биосоциальных факторов. Поэтому надо не налагать вето на изучение отбора (естественного и социального) у человека, а изучать его, памятуя, что еще полвека назад самые крупные генетики того времени (Меллер, Холден, Хогбен) опровергли социал-дарвинизм, что, кстати, нашло свое отражение в Эдинбургском манифесте генетиков (1939) и в резолюциях Американского общества генетики человека (1977—1978).