Генеральская звезда - [65]

— У него было трудное время, Маргарет.

— Мне надоело слушать об этом трудном времени. Почему у него было трудное время? Почему? Потому, что он убил человека? На этот раз он даже не мог свалить вину на немцев. Он сам забил его до смерти кулаками.

— После того, как этот человек пытался его застрелить. Ты кое-что забываешь. А я там был и все видел. Капитан был пьян. Он направил на Чарли пистолет, выстрелил в него, пытался убить. Я давал показания в пользу Чарли в следственной комиссии.

— Хорошо, Гарри. Капитан в него выстрелил. Прекрасно. Чарли отобрал у него пистолет и ударил его. Сколько раз нужно ударить человека, чтобы его обезвредить? Зачем же он разворотил ему лицо, забрызгав кровью всю стену? Зачем забил кулаками до смерти?

— Иногда приходится.

— Если это Чарли Бронсон, ты хочешь сказать?

— Я ничего не хочу сказать. Повторяю, я был там. Хоть под кушеткой, но там. Я страшно испугался. Чарли направился прямо к нему и отобрал оружие.

— И забил его до смерти. Если ты так гордился его поступком, почему тебя еле вытащили из Парижа, чтобы дать показания перед следственной комиссией?

— Мне надо было оставаться в Париже. У меня была срочная работа.

— Врешь, Гарри. Ты увидел того Чарли Бронсона, с которым я прожила всю жизнь. Ты видел его только несколько минут, но так перепугался, что сразу же убежал из пересылки в Париж. Эта сцена не соответствовала сложившемуся в твоем представлении образу старого храброго Чарли, шахматиста Бронсона, не так ли?

— Откуда ты знаешь такие подробности? Ведь тебя там не было, а я был.

— Он сам рассказал мне все подробности. Рассказал, как изводил капитана. Рассказал, что невозможно промахнуться из пистолета на таком расстоянии. Рассказал, как он рассвирепел, когда капитан промахнулся. Рассказал, как держал его и бил, бил, бил.

— Неужели он все тебе рассказал?

— Он не знает, что рассказывал мне. Он говорил сам с собой.

— Что это значит?

— А ты как думаешь? Ведь ты такой умница. Лучший в мире специалист по Чарли Бронсону. Ведь ты его официальный лучший друг, биограф, толкователь. Где же ты был, когда он вернулся с поджатым хвостом?

— Следственная комиссия его оправдала.

— Разумеется! Неужели ты думаешь, что из-за смерти какого-то пьяного капитана, окончившего простую офицерскую школу, они выгонят из армии одного из членов своего клуба? Конечно, его оправдали. А через месяц освободили от должности и отправили в Штаты за новым назначением. Пусть его оправдали, но все же с треском выгнали с Европейского театра военных действий. Ты не слышал, что по всему лагерю стали появляться надписи «Убийца»? Не слышал о сидячей забастовке солдат, отказавшихся проводить марши и слушать лекции по чтению карты? Не слышал о том, как он арестовал четырех солдат и посадил их в разгар зимы за колючую проволоку без одеял и без крыши над головой? Не слышал о заговоре молчания офицеров, которые разговаривали с ним, только когда он к ним обращался? Не слышал о том, как он, сидя за рулем, скатился с холма около Парижа? Не слышал, что он привез из Парижа шлюху и поместил ее в своей служебной квартире? Да, он ушел в сиянии славы, Гарри. Его выпроводили, чтобы он просидел до конца войны в учебном лагере где-нибудь в глинистом Техасе или в пыльной Джорджии.

— Я ничего этого не знал, Маргарет.

— Я тоже не знала, когда стояла на пристани, глядя, как швартуется его судно. Я знала одно: Чарли возвращается домой. Я проплакала весь тот день, Гарри. Думаешь, все, что ты мне сейчас сказал, для меня новость? Думаешь, я не говорила себе то же самое? Думаешь, я не знала, что наказываю и себя, и Чарли, потому что из-за своей обиды отвернулась от него и пренебрегла чем-то очень важным. Я перевернула совершенно новую страницу книги. Когда я стояла в тот день на пристани, я была настоящая Мирна Лой. Ужасный оркестр, вызванный из какого-то порта, играл «Я здесь, Калифорния». Наверно, они не умели играть «Тротуары Нью-Йорка». Пела какая-то перезрелая певица, фотографы снимали трех кинозвездочек, которые целовали солдат, просунувших голову в иллюминаторы. Наверно, это была самая обычная встреча.

Война в Европе кончилась, и то и дело прибывали суда с возвращавшимися на родину солдатами. Я много передумала, Гарри. Много передумала о нашей совместной жизни. Много передумала о всем том, что ты мне только что сгоряча наговорил. Я стояла на пристани и ревела, как младенец. Мне казалось, что представляется еще одна возможность наладить нашу жизнь. Я думала, что мне больше не нужны ни вино, ни мужчины. Мне так хотелось, чтобы это была банальная концовка банального фильма, как ты выразился.

— А дальше?

— Что дальше?

— Что случилось потом?

— Я смотрела, как на пристани встречались со своими близкими после разлуки рядовые, капралы, сержанты, лейтенанты, майоры, и это было совсем как в кадрах кинохроники. Видела, как девушки из Красного Креста раздавали пакеты с молоком и пончики. Видела, как по трапу спускались солдаты, ведя на веревке немецких овчарок. Я справилась у офицера транспортной службы и узнала, что Чарли числится в списке пассажиров. Но он не показывался. Я пыталась уговорить офицера пустить меня на борт судна, но он не разрешил, и я продолжала стоять, следя за трапом, плача и ожидая Чарли.