Генеральная репетиция - [23]
Давид. Ну?
Чернышев. До седьмого пота спорили. Каждому, конечно, хочется, чтоб его ученика послали, это вполне естественно! Ну, а я, как тебе известно, не музыкант, я в подобные дела обычно не вмешиваюсь, не позволяю себе… Но как-то так оно сегодня вышло, что предложил я твою кандидатуру…
Давид (восторженно). Иван Кузьмич!
Чернышев. Погоди! Предложил, знаешь, и сам не рад! Такую на тебя критику навели, только держись — и молод еще, и кантилена рваная, и то, и се… (Поглядел на вытянувшееся лицо Давида и улыбнулся.) Ты погоди огорчаться — включили тебя. (Погрозил пальцем.) Но только смотри! Насчет кантилены ты подзаймись! Ведь не зря люди говорят, что хромает она у тебя… Да я и сам вижу!.. Мне объяснили… Ты подумай об этом, Давид, подтянись!
Давид (с силой). Я, как зверь, буду заниматься! И не уеду никуда, и летом буду заниматься, и осенью! (После паузы.) А кого еще наметили, Иван Кузьмич?
Чернышев. Всего шесть человек.
Давид. А Славку Лебедева?
Чернышев (нахмурился). Нет… Насчет стипендии — это и профессор Гладков выступил, и я поддержал… А насчет конкурса…
Давид. Но, Иван Кузьмич, вы поймите, — надо же разобраться… Ведь ничего же, в сущности, неизвестно…
Чернышев (сухо). Разберутся.
Давид. Кто? Когда?
Чернышев (помолчав, со сдержанной горечью). Видишь ли, Давид, я семнадцать лет в партии. Может быть, я не все понимаю, но я привык верить — все, что делала партия, все, что она делает, все, что она будет делать — все это единственно разумно и единственно справедливо! И если я когда-нибудь усомнюсь в этом — то, наверное, пущу себе пулю в лоб! (Снова помолчав.) Я твою автобиографию смотрел — там написано, что твой отец служащий… А я думал — он у тебя тоже музыкант…
Давид (растерялся)… А он и есть… Музыкант… Он служащий… В оркестре служащий… Он в оркестре играет… В кино, перед сеансами… (Деланно засмеялся.) Ну, всякую там «Кукарачу», знаете?..
Чернышев (кивнул). Понятно.
Осторожный стук в дверь.
Давид. Да?.. Кто там?
Входит худенькая смуглая девушка. Длинные черные косы заложены коронкой вокруг головы. Это Хана Гуревич.
Хана. Можно?
Давид. Хана?!. (Едва заметно поморщился.) Здравствуй… Ну, чего ты стала в дверях? Входи.
Хана. Здравствуй. Добрый вечер.
Давид. Как ты нашла меня?
Хана (пожала плечами). Нашла. Ты ведь к нам не приходишь, вот мне и пришлось самой тебя искать… Ты нездоров?
Давид. Ангина. Поправлюсь — обязательно к вам приду… Через недельку, наверное…
Хана (улыбнулась). Что ж, приходи. Наши будут очень рады тебе.
Давид. А ты?
Хана. А я уеду уже!
Давид. Куда?
Хана. На Дальний Восток!
Давид. На каникулы?
Хана. Нет, работать. Помнишь — было в газетах письмо Хетагуровой? Вот я и еду!
Чернышев. Молодчина! (Протянул руку.) Здравствуйте! А ведь мы с вами. Хана, знакомы… И я даже в гостях у вас был, дома — на Матросской тишине! Я с вашим папой, с Яковом Исаевичем, у Буденного, в Первой конной служил!
Хана (радостно всплеснула руками). Ой, ну конечно же… Я вас не узнала… А папа мне про вас столько рассказывал… Вы — Ваня Чернышев, верно?
Чернышев (улыбнулся). Был Ваня. А теперь Иван Кузьмич… Здравствуйте, Хана! А вы, между прочим, похожи чем-то с Давидом… Вы не родственники, случайно?
Хана. Нет. Мы просто из одного города. С одного двора. Земляки.
Давид (явно желая перевести разговор). Да, да, земляки!.. Слушай, а как же тебя мамаша твоя отпустила — вот я чего понять не могу!
Хана (махнула рукой). Досталось мне. Сперва она плакала, потом шумела, теперь опять плачет… А я рада! Так рада — пою целыми днями от радости! Представляешь — сесть в поезд и уехать… Красота!
Давид. Когда едешь?
Хана. Скоро. На днях… И снова мы с тобой прощаемся, Додька! Не видимся годами, а как увидимся — так прощаемся.
Давид. Придется мне к вам на Дальний Восток с концертами ехать.
Хана (усмехнулась). Правда? Пришли тогда телеграмму — и я тебя встречу.
Давид. Забавно получается — ты от меня, а я за тобой.
Хана. Да, а я от тебя! (Облокотилась на подоконник.) А как Танька живет? Ты встречаешь ее?
Давид (уклончиво). Встречаю. Иногда. Она ничего живет — учится на юридическом, переходит на второй курс.
Хана (скрывая насмешку). Ты кланяйся ей… Если увидишь… (Быстро взглянула на Давида и засмеялась.) А что из дома пишут?
Давид (скривился). Да — ну… Пишут.
Хана. Скучаешь?
Давид. Нет.
Хана. А я скучаю. Очень хочется поехать туда… Не жить, нет! Мне бы только пройтись по Рыбаковой балке, под акацией нашей посидеть, поглядеть — какие все стали…
В дверь стучат.
Чернышев. Стучат, Давид.
Давид. Ну, кто там — не заперто!
Отворяется дверь и входит Абрам Ильич Шварц. Он в длинном черном пальто, в старомодной касторовой шляпе. В руках — чемодан, картонки и пакеты. Он останавливается на пороге, взволнованно и чуть виновато улыбаясь.
Шварц. Здравствуйте, дети мои! Шолом алейхем!
Давид (испуганно крикнул). Кто?!.
Хана. Абрам Ильич!
Давид. Папа?!.
Шварц. Здравствуй, Давид! Здравствуй, мальчик!
Шварц, роняя картонки и пакеты, подбежал к Давиду, обнял. Молчание.
Давид (задыхаясь). Как ты?!. Откуда ты?!
Шварц (тихо). Ты не знаешь, куда я мог деть носовой платок? Дай мне свой… Извините меня, это от радости!
Молчание. Шварц уселся на кровати рядом с Давидом, вытер глаза носовым платком, высморкался, внимательно оглядел комнату.
Александр Галич — это целая эпоха, короткая и трагическая эпоха прозрения и сопротивления советской интеллигенции 1960—1970-х гг. Разошедшиеся в сотнях тысяч копий магнитофонные записи песен Галича по силе своего воздействия, по своему значению для культурного сознания этих лет, для мучительного «взросления» нескольких поколений и осознания ими современности и истории могут быть сопоставлены с произведениями А. Солженицына, Ю. Трифонова, Н. Мандельштам. Подготовленное другом и соратником поэта практически полное собрание стихотворений Галича позволяет лучше понять то место в истории русской литературы XX века, которое занимает этот необычный поэт, вместе с В.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот сборник – четвертая книжка стихов и поэм Александра Галича, вышедшая в издательстве «Посев». Сборник объединил все, издававшееся ранее, а также новые стихи, написанные Галичем незадолго до смерти. Тонкая книжка – итог, смысл, суть всей жизни поэта. «И вот она, эта книжка, – не в будущем, в этом веке!» Но какая это емкая книжка! В ней спрессована вся судьба нашего «поколения обреченных», наши боль и гнев, надежда и отчаянье, злая ирония и торжествующий смех, наша радость духовного раскрепощения.Настоящего поэта не надо растолковывать, его надо слушать.
Четвёртый выпуск серии сборников стихотворений, исполнявшихся русскими бардами в виде песен.
Незавершенный роман «Блошиный рынок», который сам Галич называл «плутовским романом», был написан в эмиграции, в 1976 — 1977 годах. Первая часть опубликована в журнале «Время и мы» (№№ 24-25. 1977-1978 гг.).Судьба второй части неизвестна.В образе главного героя Семена Яновича Таратуты — одесского интеллигента — нетрудно заметить черты самого автора, а в его высказываниях — авторские мысли, поэтому справедливее будет сказать, что этот герой выведен с самоиронией.Один из эпизодов перекликается с тем, что произошло в жизни Галича: перед отъездом он должен был выплатить внушительную сумму за свою кооперативную квартиру в писательском доме, но когда власти вызвали его «на ковер» 17 июня 1974 года и предъявили ультиматум «эмиграция — лагерь», то сами же и внесли за него требуемую сумму, только чтобы Галич поскорее убрался из страны. .
В третий номер журнала «Глагол» вошли публицистические выступления известного советского поэта, прозаика и драматурга Александра Галича. Основу составили его выступления по радиостанции «Свобода» в 1974—1977-х годах. В издание включены также интервью с писателем, подписанные им открытые письма, стихи, написанные автором в разные годы.
В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.
«…Митрополитом был поставлен тогда знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на вел. князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии И. Недолго правил князь Иван Шуйский; скоро место его заняли его родственники, князья Ив. и Андрей Михайловичи и Феодор Ив. Скопин…».
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.