Генеральная проверка - [14]

— Наше единство, дорогой Георгий, — это не сентиментальничанье! Я крестьянин из села Славовица Пазарджикской околии, а ты — типографский рабочий с Ючбунара! В конце концов, нам с тобой нечего делить, если, конечно, мы не безнадежные доктринеры!

— Не надо о доктринерстве, господин Стамболийский!

— Что, не нравится? Но ведь ваши доктринерские позиции лишь облегчают действия нашего общего врага, Димитров! Это как раз то, что нас разделяет! Неужели вы этого не понимаете?

— Чего же вы хотите от нас? Чтобы мы отреклись от наших социалистических принципов? Во имя чего? Во имя защиты вашей частной собственности? Или ваших паллиативных аграрных реформ, которые на руку только крупным землевладельцам?

— Вы не правы! Мы хотим ограничить собственность на землю тридцатью гектарами!

— Добруджанским и фракийским кулакам от этого ни жарко ни холодно! Это паллиативы, господин Стамболийский, ничего вы ими не добьетесь. Что они могут дать бедным крестьянам? Вы даже всю тяжесть репараций хотите переложить на плечи рабочих и крестьян… А почему бы вам не порастрясти мошну Буровых и Губидельниковых? Зачем вы позволяете им переводить капиталы в швейцарские банки? Разве для них законы недействительны? Разве нет на них управы?

Димитров замедлил шаги, и Стамболийский снова взял его под руку:

— Всему свое время, Димитров, не спешите! Я уже подготовил подробный план социальных реформ. Дайте нам время и возможность провести их в жизнь — больше нам от вас ничего не надо! И вы убедитесь, что и сами выиграете от этого.

— А почему вы не признаете Советскую Россию? — неожиданно спросил Димитров, устремив на своего собеседника пристальный взгляд. — Почему вы столь терпимо относитесь к белогвардейским бандам генерала Врангеля?

— Я уже потребовал, чтобы они немедленно покинули нашу страну.

— А почему вы мешаете Союзу возвращения на родину проводить работу среди эмигрантов из России? Есть даже случаи физической расправы над руководителями этой организации.

— Я ведь сказал, что дал по этому вопросу категорические указания!

— Вы уволили тысячи болгарских шахтеров, обрекли их на голод и нищету, для того чтобы обеспечить работой это белогвардейское отребье. Это и есть наши социальные реформы?

— Вы забываетесь, Димитров! — Стамболийский вновь выпустил его руку. — Забываетесь!

— Я не забываюсь! Я говорю правду! А правда, как известно, глаза колет! Вы ведь слышали мою речь по вопросу о репарациях? Значит, знаете мою точку зрения.

— Да, я слушал вашу речь, и она мне во многом понравилась. Но вы говорили резко, слишком резко! А кроме того, были несправедливы к нам… Разве вы не понимаете, что на переговорах в Париже у нас не было другого выбора?! Болгарию хотели просто проглотить со всеми потрохами… А вы наскакиваете на нас.

— Но мы не можем обходить молчанием недостатки в политике правительства. Это наше право и обязанность… А когда лес рубят — щепки летят, господин Стамболийский. Вы любите повторять эту пословицу. Мы часто ее слышали в Народном собрании.

Стамболийский улыбнулся — он любил, когда его цитировали и повторяли поговорки и пословицы, которыми он обильно сдабривал свои парламентские речи. Он сразу же стал серьезным и задумался. В устах коммуниста эта пословица прозвучала как предупреждение. В конце концов, в Советской России, за которую так рьяно, и притом совсем некстати, заступался Димитров, уже установлена диктатура пролетариата. Что она представляет собой, эта диктатура, было еще не ясно. Но там был Ленин, с которым нельзя не считаться… Настроение у Стамболийского испортилось. Он обернулся и дал знак шоферу подъехать. Черный открытый «форд» с рычанием подкатил к тротуару. Шофер дал гудок, чтобы прохожие посторонились. Засуетились телохранители, расчищая премьеру дорогу. Стамболийский протянул Димитрову руку, пристально посмотрел ему в глаза и сказал:

— Ну, до свидания. Наш спор мы продолжим как-нибудь в другой раз. Приятного отдыха. И не забывайте, что у всех нас есть свои недостатки!

— До свидания, господин Стамболийский! Желаю вам хорошо отдохнуть в Славовице! И помните, все зависит от вас, только от вас. Ведь вы — правящая партия, вы — сила, вы — власть!

— И от вас, Димитров! Не забывайте: и от вас тоже! В конце концов, мы ведь люди и сможем понять друг друга. Только огонь с водой не могут найти общего языка, а люди — могут. Была бы только добрая воля… Добрая воля, Георгий!

— Хорошо, если так! — ответил Димитров.

Стамболийский сел в машину, помахал Димитрову рукой и улыбнулся. Но было в его улыбке что-то натянутое. Димитров долго смотрел вслед удалявшемуся автомобилю, а когда обернулся, увидел стоявшего у подъезда Военного клуба полковника, который наблюдал за ним. Ему стало неприятно. Полковник кивнул ему, но Димитров не ответил на приветствие и быстро зашагал по бульвару.

6

Димитров сел в трамвай, проехал несколько остановок, затем пешком дошел до Ополченской улицы, где дома его ждали гости из Самокова: сестра с детьми и незнакомый молодой человек из Перника — невысокого роста, стеснительный, с копной густых черных волос, почти совсем закрывавших ему лоб. Он привез статью, или, как он сказал, заметку, в которой разоблачались действия администрации шахты, и хотел во что бы то ни стало встретиться с Димитровым. Люба пригласила молодого человека остаться и пообедать с ними.