Генеральная проверка - [102]

Не было ли это «проклятым социал-демократическим колебанием», насажденным такими теоретиками «широкого» социализма, как Крысте Пастухов, который именно во Враце свил свое гнездо.

Мысли… Мысли… Мысли…

До самого Фердинанда Гаврил не произнес ни слова. Только когда они перебрались через реку Огосту и направились к садам, он обернулся к своему спутнику и сказал:

— Крысте, хочу спросить тебя кое о чем…

— Пожалуйста, товарищ Генов.

— Но ты мне должен сказать только правду.

— Конечно, товарищ Генов.

— Верно ли, что девятого июня ты был единственным человеком во Враце, который вышел на улицу с красным знаменем и крикнул: «Долой фашизм! Да здравствует революция!»?

— Верно, товарищ Генов! — улыбнулся Крысте.

— А почему улыбаешься?

— Потому что меня объявили сумасшедшим и отвезли в психиатрическую больницу. Только поэтому я и остался жив. Иначе схлопотал бы фашистскую пулю!

— Значит, ты оказался единственным революционером?

— Пожалуй, что так выходит, товарищ Генов. Но это старые дела. Забудем их…

— Забудем их… — вздохнул Гаврил, махнул рукой и вытер потрескавшиеся губы.

Где-то вдалеке, над огородами и в долине реки Огосты, уже слышались ружейные выстрелы.

10

Пока пили вино из глубокой глиняной миски и кололи орехи, протоиерей Йордан читал свое сочинение иеромонаху Антиму из Клисурского монастыря и одному попику из села Флорентин Видинского края.

— «…Город Фердинанд, — читал протоиерей, — является центром околии и насчитывает около пяти тысяч жителей, большинство из которых болгары; есть турки, евреи, армяне и цыгане. Расположен он на левом берегу реки Огосты, в большой котловине, окруженной со всех сторон холмами. Старинное название города — Голяма-Кутловица…»

— Отче, нужно упомянуть и о Клисурском монастыре, — сказал иеромонах Антим, — иначе география полной не будет.

— Я отметил его на странице тридцать второй, ваше преподобие. Итак, продолжаю: «…Во времена римского владычества на этом самом месте был расположен большой город, насчитывавший более двенадцати тысяч жителей и именовавшийся Монтаненсиумом. Там собрались представители со всей Болгарии: из Габрово, Берковицы, Цариброда, Кюстендила, Тырново, Самоково, Врацы — из каких только уголков земли болгарской не было здесь людей».

— Скажи и о ярмарках!

— Я вот что сказал: «…Каждый понедельник там устраивался большой базар по продаже крупного и мелкого скота, а также мануфактуры и бакалейных товаров. Каждый понедельник этот базар гудел, словно улей. Сюда прибывали торговцы из Софии и Габрово, из Фракии и Греции, чтобы купить скот или продать свои товары…» Теперь о промышленности…

— Она хорошо развита и нельзя забывать об этом.

— Я зафиксировал все точно. «…В городе есть два черепичных завода, две маслобойни, электростанция, современные мельницы, несколько слесарных, много сапожных, столярных, кожевенных и других мастерских. Услуги торговле оказывают три государственных и три частных банка. Есть православная церковь, мечеть и синагога. Есть неполная гимназия, начальное торговое училище…»

— О церкви — хорошо, но о мечети излишне вспоминать, потому как она закрыта муфтием.

— Ходят, ваше преподобие, ходят молиться. Каждую ночь ходжа воет с минарета, как волк, не давая людям спать.

— Конечно, ходжа будет выть, когда мы, православные слуги божьи, не на своих местах.

— Этот ходжа не опасен, ваше преподобие. Более опасны те, кто обыскивал вас, оставив в одном исподнем перед входом в город! Их нужно бояться и тебе, и всем нам!

— Так всегда бывает, когда власти бездействуют, — повысил голос иеромонах. — Где Григоров, начальник околийского полицейского управления? Нас раздевают догола, а его людей нет!

— Даже ругают нас по-матерному, — подал голос попик из Флорентина, — а Григорова нет!

— Смутное время, братья, все, что задумают власти, коммунистам известно становится… Особенно от адвокатов и учителей.

— И почему Григоров не арестует их?

— Григоров все это сделал еще двенадцатого, но самые опасные — Замфир Попов, Христо Попов и другие — сбежали и укрываются в селах Лопушна и Соточино.

— О Христо и Иване[19] я знаю. В этом виноват их родитель — отец Михаил. Проморгал он сыновей.

— Я сказал ему об этом позавчера, когда служили молебен в церкви, а он посмотрел на меня свысока и ответил: «Я в дела моих сыновей не вмешиваюсь, Йордан, они совершеннолетние…»

— Анафема таким божьим слугам!

— Не посмел я предать его анафеме. В нашей околии других таких, как он, нет.

— В Ломской околии большинство таких, как он.

— А во Флорентине нет! — подал голос попик.

— Там нет, а в Медковеце есть один! Но стоит всех!

— Отец Неофит распорядился, чтобы его лишили сана.

— Носит под рясой револьвер! — опять подал голос попик.

— Что до револьвера, то я его тоже ношу, — сказал протоиерей Йордан, — важно против кого ты его носишь.

В это время кто-то постучал в окно. Святые отцы вздрогнули и посмотрели в сторону улицы.

— Кто там? — спросил протоиерей Йордан.

— Я, отец, — откликнулся хриплый голос, — Рангел, полицейский из околийского управления.

— Что привело тебя сюда, Рангел?

— Открой окно, я скажу тебе.

— Ты один?

— Один.

Протоиерей поднялся, стряхнул с подола рясы ореховые скорлупки и подошел к окну. Перед ним в лунном свете предстал во весь рост вооруженный винтовкой полицейский Рангел. Протоиерей открыл окно.