Генералиссимус князь Суворов - [375]

 В 5 часов утра 16 сентября войска Суворова тронулись в трудный поход. Впереди шел Багратион, за ним Дерфельден, потом Ауфенберг; Розенберг должен был прикрывать движение с тыла, а ариергард его - держаться у Альторфа до той поры, пока будут пропущены вперед все отставшие вьюки.

По мере подъема, тропинка становилась уже и круче, а местами, на голых скалах, и вовсе пропадала. Приходилось двигаться большею частию в одиночку, гуськом, по голым каменьям, скользкой глине, рыхлому снегу; взбираться как бы по лестнице, на ступенях которой с трудом умещалась подошва ноги, или же по грудам мелких камешков, осыпавшихся от каждого шага. Со вчерашнего утра начался опять дождь, который и продолжал идти с перерывами, а когда и стихал, то люди, двигаясь на высоте облаков и туч, все равно были охватываемы густым туманом, и платье их промокало насквозь. Вдобавок дул по временам резкий ветер, становившийся при промокшем платье вдвойне чувствительным; от него дрожь прохватывала казалось до костей, ноги и руки коченели. Требовались большое внимание и осторожность, чтобы не сорваться со скользкого пути и не полететь вниз, а когда туман сгущался или над головою чернела туча, то опасность увеличивалась, ибо приходилось лезть ощупью, двигаться на авось. Еще труднее, почти невозможным делалось движение ночью, когда, при ненастье, не видно было ни зги и истощенные дневным походом силы солдат отказывались служить. Части войск останавливались на привал, где встречались площадки; но такие ночлеги служили больше утешением, чем на действительную пользу, потому что леденящий ветер гулял тут свободнее, пробирая насквозь, а голая, бесприютная высь не давала ни прутика для бивачного огня ¹. Предшествовавший поход по дикой горной стране послужил, правда, школою для войск, но он перемежался упорными боями, а не отдыхами, и войска не имели досуга привести свое снаряжение в исправное состояние. Обувь солдатская, и в особенности офицерская, теперь в течение немногих часов совсем сбилась и пришла в негодность; у иных отодрались подошвы. О каких-нибудь приспособлениях, в роде например сандалий с железными шипами, не было и помину, ибо не имелось ни времени, ни опытности, как у Французов, искусившихся бойцов горной войны. В довершение бедствия нечем было подкрепить силы; вьюки с провиантом тянулись позади, а при себе или ничего не было, или очень немногое, и эту малость надо было расходовать бережливо. Кто был позапасливее, тот сохранил муку, розданную в Альторфе, в ожидании огня, чтобы спечь из нее лепешки. Другого харчевого подспорья не было; иные раздобылись в прежнее время картофелем или сыром, но это все уже вышло, да и большинство солдат употребляло сыр лишь в последней крайности, считая его гнилью. Офицеры и генералы бедствовали чуть ли не больше, и солдаты им охотно помогали, чем могли: чинили обувь на привале, делились харчами из последних скудных остатков. Милорадович на биваке съел у одного солдата спеченную из альторфской муки пригорелую лепешку, очень ее похвалил, поблагодарил хозяина и прислал ему взамен небольшой кусочек сыра, - половину всего, что имел сам. Солдат не взял сыру, а вместе с другими своего десятка или капральства составил складчину, по сухарику с брата, и все это с кусочком сухого бульона, взятого с убитого французского офицера, отнес в узелке к Милорадовичу, который поблагодарил и принял ¹.

Часами становилось полегче: переставал дождь, стихал ветер, отыскивался материал для бивачных костров, и люди приободрялись, словно оживали, даже заливалась "русская песня с рожками и самодельными кларнетами", как свидетельствует участник ². Подкрепляли и поддерживали солдат также бравые начальники своим примером. Великий князь сделал целый переход пешком при авангарде князя Багратиона; Суворов то ехал верхом, то шел пешком при передних частях и беспрестанно был на виду у солдат. Проезжая мимо людей, остановившихся в широком месте перевести дух, продрогших, голодных, сумрачных, - он затянул песню: "что с девушкой сделаюсь, что с красной случилось". Раздался дружный хохот, и солдаты повеселели. Им было конечно не до величественных видов, открывавшихся с верхних частей Кинциг-Кульма; но в минуты облегчения не оставались незамеченными и длинная полоса Люцернского озера, тянувшегося внизу налево, и тучи, ходившие под ногами, и глухое рокотание грома, раздававшееся эхом по ущельям, и голубоватые вспышки молнии. Эти редкие минуты развлечения сменялись однако многими, бесконечно-долгими часами трудов, муки и опасностей, особенно когда кончился подъем и начался спуск в долину Муттен. Люди, выбившись из сил, в скользких местах сползали вниз сидя; особенно трудно было конным, а тем паче лошадям и мулам, навьюченным артиллерией, зарядами и патронами. Они едва передвигали ноги, несмотря на понуждения погонщиков; обивали копыта до совершенной невозможности продолжать путь; истомленные бескормицей и усталостью, падали или срывались с узкой тропы, летели стремглав с кручи и разбивались о камни, увлекая за собою нередко и погонщиков. Малейшая неосторожность и невнимание, каждый неверный шаг грозили смертью. Совсем истомились люди от этого напряженного состояния и, как блага, жаждали встречи с неприятелем "на чистом месте"