Генерал Власов - [80]

Голоса протеста были почти не слышны. Так, в «Ле Монд» от 12 июня 1947 г. некий юрист Галиняк указывал, что концепция «принудительной репатриации» не существует в международном праве — только добровольная. В Великобритании всего за день до этого член парламента от партии консерваторов, Гарольд Николсон, направил запрос палаты общин министру иностранных дел Эрнесту Бевину, желая узнать, не входит ли, по его мнению, принудительная репатриация в любую страну в противоречие с английской традицией. Бевин ответил: «Это также противоречит нашим взглядам. Но с другой стороны, я не могу позволить тем людям выиграть из-за этого… Я готов предоставить убежище, но я не выношу людей, которые будут использовать данное право, чтобы потом ездить на нашей шее до скончания века». Николсон спросил затем, не может ли правительство, по меньшей мере, как-то гарантировать от выдачи тех людей, которым вследствие репатриации явно угрожает смерть. Бевин заявил: «Я не считаю, что мы будем поступать подобным образом. Известны случаи, когда люди предпочитали покончить с собой, чем вернуться в свою страну, однако в свете Ялтинского соглашения мои обязанности не вызывают сомнений».[252]

Правительство США отдавало себе отчет в незаконности принудительных репатриаций, что подтверждается служебной запиской Государственного департамента, представленной в советское посольство в Вашингтоне 1 февраля 1945 г. В ней наличествует четкая ссылка на Женевскую конвенцию, которая разъясняет, что русские пленные в немецкой военной форме не должны подвергаться репатриации против их воли.[253] Отношение правительства США было также недвусмысленным применительно к требованиям северокорейских и китайских коммунистов, чтобы все представители этих национальностей были бы возвращены им: США отказались выдавать тех, кто не хотел ехать обратно. Государственный секретарь Дин Ашсон заявил Организации Объединенных Наций 24 октября 1952 г.: «Насколько мне известно, нет ни одного члена ООН, за исключением государств коммунистического блока, которые считали бы принудительную репатриацию военнопленных законно приемлемой и необходимой по международному праву».

Однако то, что правительство США считало само собой разумеющимся в 1952 г., не было ему столь же очевидно в 1945 г. Принудительные репатриации, проходившие с 1945 г. по 1947 г., являлись очевидными следствиями произвольного толкования Ялтинского соглашения Верховным командованием США и начальником штаба генералом Эйзенхауэром. 25 августа 1945 г. командующий 7-й армией, генерал Пэтч, запрашивал штаб Верховного главнокомандующего в отношении того, должен ли он распорядиться о принудительной репатриации советских солдат, которые не желали возвращаться в СССР. Штаб-квартира Верховного главнокомандующего отослала запрос в Вашингтон. Объединенному комитету начальников штабов потребовалось четыре месяца, чтобы дать ответ следующего содержания: «Все советские граждане, находившиеся на территории Советского Союза на 1 сентября 1939 г., должны быть репатриированы, невзирая на высказываемые ими пожелания и, если необходимо, с применением силы». Такой приказ шел даже дальше условий Ялтинского соглашения. Однако не одни военные власти США проводили подобного рода политику, но также и администрация Организации Объединенных Наций по оказанию помощи и реабилитации (восстановлению в правах), о чем свидетельствует совершенно секретный приказ № 199.[254]

Американский историк Джордж Фишер назвал принудительные репатриации «несмываемым пятном на чести Запада». Между тем до сего дня не названы имена ответственных лиц, как не прозвучало и всенародное признание факта нарушений законности. Усилия журналиста Юлиуса Эпштейна привели к тому, что сенат США принял в 1956 г. поправку Маккаррана-Уолтера, согласно которой сорока тысячам восточных беженцев, приехавших в США по подложным документам с целью избежать принудительной репатриации, депортация более не грозит. 11 сентября 1957 г. президент Эйзенхауэр придал поправке статус закона. Однако десятки тысяч русских, которые могли бы спастись, попали в руки Советов потому, что верили в гуманизм и политическое здравомыслие западных держав.

Меандров, будучи высокопоставленным офицером РОА, убеждал своих соратников не искать спасения в бегстве, так как верил в либеральные принципы западных союзников и в безупречность своей моральной позиции:

«…Меня постоянно спрашивают, почему я не бежал, хотя и имел шанс на это. Я отвечу на вопрос.

Еще до окончания войны наши части перешли на сторону американцев. Мы верили в то, что демократические государства предоставят нам политическое убежище. Мне можно поставить в упрек то, что прошло уже более восьми месяцев, а решения нашей судьбы так и нет. Хуже того, имели место случаи принудительной репатриации. Все верно, однако общего и окончательного решения не было и нет. Мы должны ждать его вынесения, поскольку я уверен, мы достигнем большего путем сохранения спокойствия, сдержанности и дисциплины, чем через попытки сбежать и незаконно жить на свободе.

Мы не предатели, не преступники, мы члены политического движения, цель которого — лучшее будущее для нашего народа. Это движение возникло и ширилось стихийно. Десятки тысяч, сотни тысяч людей сами по себе, подталкиваемые только осознанием того, что жили неправильно, поднялись на борьбу с властью, которую считали несправедливой и антинародной. Мы не преступники, поскольку существуют сотни тысяч тех, кто разделяет наши взгляды, потому что мы не ищем личной выгоды, но хотим процветания нашего народа и нашей страны. Из-под стражи бежит лишь тот, кто боится суда. Так что же, мы при всем этом побежим и станем прятаться как преступники? Нет!