Генерал Рубцов - [32]

Где-то рядом звучным хлопком разорвалась граната. Выпрыгивая из грузовиков и автобусов, штабные работники и бойцы охраны укрывались в высокой пшенице, многие ложились прямо на дороге, за скатами автомобильных колес. Миг — и, выхватив пистолет, Рубцов притаился за двигателем. Обстановку оценил молниеносно: стреляли со стороны огородов, лентой протянувшихся между хатами и дорогой. Присмотревшись, генерал увидел в зелени картофельной ботвы гитлеровцев в черных фуражках. «Эсэсовцы! Откуда они здесь? — мелькнула мысль. Отчетливо услышал выкрик на немецком языке… К остановившейся в беспорядке колонне машин с шумными возгласами побежали фашисты, на ходу стреляя длинными очередями из своих автоматов.

— Огонь! — скомандовал Рубцов и, быстро прицелившись в высокого немца, размахивавшего «вальтером» и поминутно оглядывавшегося назад, выстрелил… Эсэсовец, споткнувшись, остановился, прижал руку к животу, обернулся, что-то крикнул и сел в траву. «Ранил я его, стал плохо стрелять, — с укоризной подумал Рубцов и начал ловить на мушку другого гитлеровца…

Слева, совсем близко, отрывистыми короткими очередями заработал ручной пулемет Дегтярева. И генерал обрадовался: «Симоненко! Жив, значит…» Вдалеке раздались очереди второго пулемета. Фигуры в черных с засученными рукавами мундирах останавливались, падали… Одни, хоронясь в зелени огорода, лежа продолжали вести автоматный огонь, другие быстро отползали к хатам.

— Товарищ генерал, посмотрите! — услышал Рубцов голос старшего лейтенанта Симоненко. — Товарищ генерал! — Адъютант теперь был совсем рядом с ним, одной рукой он придерживал пулемет, другой показывал на въезд в село. — Вон там…

Рубцов обернулся и увидел пять-шесть неуклюжих тупорылых автомашин с длинными кузовами, из которых выпрыгивали немцы. А за ними, поднимая пыль, вынырнули танки с черными крестами на броне.

— Отходить!! Отходить на восток, к реке! — скомандовал Рубцов. — Передать по цепи. Симоненко, остаться на месте! Пулеметчикам на пять минут прикрыть отход!

Двести-триста метров, которые отделяли бойцов и командиров штабной колонны до камышовых зарослей, оказались неимоверно трудными…

Танки открыли огонь. Рвались снаряды. С визгом летела шрапнель. Вдогонку свистели пули… Вот наконец и плавни! В рост человека камыши, хлюпающая жидкая грязь. Все дальше от огня и металла! Плавни надежно укрыли оперативную группу штаба от неожиданно появившегося вооруженного до зубов врага.

А потом был трехчасовой переход пешком до Прилук.

Нагромождением машин, разбитой техникой, скоплением войск встретил их город. С трудом нашли второй эшелон штаба корпуса, установили местонахождение и связь со штабами дивизий.

Враз сгустившиеся сумерки принесли короткий, но такой желанный отдых.

Утром следующего дня генерал-майор Рубцов получил от командующего армией приказ — временно передать дивизии в непосредственное подчинение штабу армии для использования их в обороне Прилук. А самому командиру корпуса вместе со штабом и оставшимся личным составом корпусных частей — артиллерийского полка, саперного батальона, батальона связи — выдвинуться в район восточной окраины Пирятина. Задерживая и подчиняя себе оторвавшиеся группы отступающих частей любых дивизий и армий, организовать оборону по берегу реки Удай и хотя бы на десять-двенадцать часов задержать немецкие подвижные соединения.

Такой несколько необычный приказ получил генерал-майор Ф. Д. Рубцов 17 сентября 1941 года.

И снова Пермь

А пятью днями раньше этого, вечером 12 сентября, пассажирский поезд Москва — Пермь прибыл на станцию Пермь II. За вагонным окном было пасмурно, капли дождя медленно скатывались по серому от пыли стеклу, оставляя чуть заметные ниточки следов.

Евгения Григорьевна с дочерью Леной и матерью Надеждой Зиновьевной неторопливо пробирались к выходу из вагона. Поезд поставили на второй путь: на первом разгружали эшелон с ранеными. И здесь, в глубоком тылу, неотступно преследовала Евгению Григорьевну война. Спустившись на перрон, она огляделась. Встречающих не было. Крепко сжав руку дочери, пошла к перекидному мосту и стала подниматься по его ступенькам. Надежда Зиновьевна не отставала, то и дело поправляя сползающий с головы платок.

Толпа пассажиров, прибывших с поездом, быстро редела, и теперь на перроне остались лишь военные, да мелькали белые халаты медсестер и санитаров. Вдруг щемящее чувство одиночества снова охватило Евгению Григорьевну. Она болезненно пережила расставание с Федором. И теперь, приехав в город, в котором прошли счастливейшие годы ее жизни, город, откуда около двух лет назад она провожала Федора Дмитриевича на войну с Финляндией, Евгения Григорьевна ощутила прилив горькой тоски.

— Женя, Женечка! — услышала Рубцова голос, который показался очень знакомым, и оглянулась. Перешагивая сразу через две ступеньки, обходя встречных, поднималась по лестнице, запыхавшись, Наталья Кузьминична Кузнецова, с которой они вместе работали в детской клинике. Рубцова бросилась ей навстречу, обняла и уже не смогла сдержать слез.

— Женечка, милая, не надо, успокойся! — торопливо говорила Наталья Кузьминична, целуя подругу. — Понимаешь, задержалась в клинике, телеграмму получила, спешила к поезду, думала, что успею. Не надо же так, успокойся. Надежда Зиновьевна, Леночка! Здравствуйте! Надежда Зиновьевна, вещи-то где у вас? Дайте я понесу, устали с дороги. Пойдемте ко мне домой, — скороговоркой сыпала Кузнецова, взволнованная этой встречей.