Генерал, рожденный революцией - [27]

— Ладно, господа, оставим эти споры, — махнул он рукой. — Все мы, по-видимому, просмотрели что-то очень важное... — Он сделал паузу и вдруг сердито воскликнул: — Впрочем, ничего мы не просмотрели! Просто народ наш, этот «святой и праведный страдалец», ради счастья которого мы столь долго боролись, оказался недостоин той свободы, которую мы дали ему после славной Февральской революции... Он оказался слишком темным, слишком жадным и неспособным мыслить по-государственному. Он не хочет понять, что когда над его родиной навис кованый германский сапог, то нельзя слушаться безответственных демагогов и заниматься сведением «классовых» счетов, что надо повременить с вопросом земли или там восьмичасового рабочего дня, а надо сначала победить кайзера!

А генерал Балуев все еще сидел, полуприкрыв розоватые веки, слушал эти разговоры и думал: а не дурной ли сон, не наваждение ли это? Он, Петр Семенович Балуев, помещик из Ставрополья, генерал-лейтенант от инфантерии, — разве мог он хотя бы год тому назад даже в мыслях допустить, что в его кабинете будут сидеть те самые «эсеры» и «эсдеки», то есть бунтари и цареубийцы, место которым только на каторге и виселице?.. Мог ли он даже представить себе, что эти вчерашние террористы и «потрясатели основ державы Российской» сегодня станут союзниками, поскольку оказалось, что они «свои», «ручные» (ведь вот как они вдруг заговорили о «сафронах и спиридонах»!) и что есть еще другие «эсдеки», которых почему-то называют «большевиками»... И что он, помещик и генерал Балуев, должен цепляться за «этих» против «тех», чтобы спасти Россию, удержать солдатню на фронте с помощью политики, в которой он ничего не смыслит... Эх-хе-хе, помилуй нас господи!

И как раз в это время он услышал слова Чернова:

— Вы, господа, как вижу, связываете слишком много надежд с открываемым завтра съездом, с тем, что нам удастся круто изменить политическую ситуацию здесь с помощью речей и резолюций... Боюсь,, что вы еще не осознали главного: время, когда все решалось красноречием ораторов, прошло и теперь наступает пора, когда должны заговорить пушки.

— Пушки? — впервые за весь вечер молвил слово генерал Вальтер, сухонький старик генштабист в пенсне и с россыпью перхоти на бархатном воротнике кителя. — Это в каком смысле?

— В самом прямом, буквальном, господин генерал, — ответил Чернов.

И, обратившись ко всем, начал рассказывать об этом — о письме Каменева и Зиновьева в «Новой жизни», из которого ясно стало, что большевики недавно приняли решение начать вооруженное восстание. Он сказал, что Ленин с некоторых пор в своих статьях открыто говорил о необходимости вооруженного захвата власти, например в статье «Удержат ли большевики государственную власть?» («Читали вы эту статью, господа? Теперь их надо читать, и читать весьма внимательно!») Так вот, похоже, что ему удалось склонить большинство ЦК своей партии начать восстание, кроме разве Каменева и Зиновьева, которые этим письмом в «Новой жизни» и выражают несогласие с Лениным. Неизвестно, насколько повлияет их письмо на остальных членов ЦК, но тот, кто знает Ленина, уверен, что он со своей дьявольской логикой возьмет верх.

При этих словах доктор Кожевников воскликнул: «Господи!», а Балуев снова потянулся к самшитовой коробочке, но его ставшие непослушными пальцы только катали папиросы, но не могли ухватить ни одну.

— Да, господа, Ленин слов на ветер не бросает, — повторил Чернов. — Поэтому я возвращаюсь к высказанным здесь словам насчет положения в Питере. И, оставляя в стороне взаимные упреки — кто и в какой мере в этом виноват, — должен сказать, что положение там весьма тяжелое. Армия и флот почти целиком на стороне большевиков, у нас же всего несколько юнкерских училищ, школ прапорщиков, женский ударный батальон и еще кое-какие мелкие части... Естественно, что мы ждем помощи только отсюда, с фронта. Вот почему по дороге сюда я заехал в Могилев, где подробно обсудил проблему помощи нам с фронта.

— Ну и как? — Жданов, словно почуяв, что сейчас начинаются неприятности для него, придвинулся вперед.

— Очень плохо! — как давеча Жданов, жестко произнес Чернов. — Ставка территориально находится в тылу Западного фронта, следовательно, в первую очередь отсюда может взять войска на помощь Питеру. Но ведь и препоны этому делу легче всего устроить здесь, на Западном фронте, не так ли, господин комиссар?

Жданов молча смотрел на него, и это длилось столь долго, что Колотухин поспешил кивнуть вместо него.

— Так, конечно...

— Так вот, там настроены весьма пессимистически насчет вашей способности выделить какие-либо войска на помощь Питеру, господа. Более того, они полагают, что скорее здешние большевики сумеют послать помощь Ленину, поскольку они уже одержали политическую победу над вами, господин Жданов, и над Фронтовым комитетом и скоро возьмут в свои руки весь фронт.

— Это мне не нравится! — почти угрожающе воскликнул Жданов.

— Что именно? — почти удивленно спросил Чернов. - Утверждение, что вы потерпели политическое поражение?

— И это тоже, — все тем же тоном произнес Жданов.

— Хорошо. Посмотрим, какие цифры и факты, представленные вами же в Петроград и в ставку, могут доказать это утверждение... — Чернов, усмехаясь, достал из кармана записную книжку и начал листать, не переставая говорить: — Вспомните-ка, сколько здесь было большевиков в апреле, когда они еще находились с вами, господин Жданов, в одной объединенной социал-демократической организации... Десятки, ну, сотни, так? А после размежевания с вами, после первой их областной конференции в середине сентября, у них было... — он наконец нашел нужную запись в книжке и прочитал: — 9 тысяч 190 членов большевистской партии. Это дало им возможность создать здесь областной комитет. А еще через двадцать дней — всего двадцать дней, господа! — на Второй партийной конференции большевиков Северо-Западной области 353 делегата представляли уже 28 тысяч 591 члена и 27 тысяч 856 сочувствующих! Неплохо поработали, а? И они отняли у вас не только Гренадерский корпус, — ведь, в сущности, во всех трех армиях фронта у них значительное и все более усиливающееся влияние... — Чернов сунул книжку под нос Жданову, словно давая ему понюхать, и спросил: — Ну как, есть ли основание утверждать, что политическую битву за умы солдатской массы на фронте и населения в области мы уже проиграли?