Генерал, рожденный революцией - [21]

Областным съездом и предложением из Минска надо воспользоваться для начала решительных действий». И далее он же предложил резолюцию, принятую ЦК. Трудно переоценить значение ее для нас:

«ЦК признает, что как международное положение русской революции (восстание во флоте в Германии, как крайнее проявление нарастания во всей Европе всемирной социалистической революции, затем угроза мира империалистов с целью удушения революции в России), — так и военное положение (несомненное решение русской буржуазии и Керенского с К⁰ сдать Питер немцам), — так и приобретение большинства пролетарской партией в Советах, — все это в связи с крестьянским восстанием и с поворотом народного доверия к нашей партии (выборы в Москве), наконец, явное подготовление второй корниловщины (вывод войск из Питера, подвоз к Питеру казаков, окружение Минска казаками и пр.), — все это ставит на очередь дня вооруженное восстание.

Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы (съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей и минчан и т. д.)».

Мясников отложил документ и оглядел присутствующих. Те напряженно ждали.

— Вы знаете, что после этого мы получили резолюцию и следующего заседания ЦК, от 16 октября, где говорилось, что «ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления». Ивы помните, что сразу по получении этих резолюций мы начали подготовку к выступлению здесь и для отправки обещанного корпуса в Питер, как только получим соответствующий сигнал оттуда. Мы тогда подробно обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что нельзя снимать целый боевой корпус с важнейшего участка фронта, не заменив его другими соединениями, способными противостоять немцам, если они вдруг предпримут наступление на этом участке. А такие замены и передислокации войск можно совершить, конечно, лишь после того, как мы захватим командование сначала в армиях, а затем и всего фронта в наши руки. Большевизация солдатских масс ставит на повестку дня переизбрание солдатских комитетов. Мы уже ведем подготовку перевыборов старых эсеро-меньшевистских комитетов во Второй и Третьей армиях; по примеру питерцев создали во Второй армии Военно-революционный комитет...

— Послушай, Алеша, зачем ты все это рассказываешь нам? — нетерпеливо воскликнул Алибегов. Черные, чуть навыкате глаза этого тридцатилетнего армянина из Кутаиси смотрели из-под мохнатых бровей почти сердито. — Сами писали, недавно писали, — не помним, что ли?

Мясников очень любил и ценил этого человека — Ованеса, Ивана, Ванечку Алибегова. Как и Мясников, тот был участником первой русской революции и тогда же вступил в большевистскую партию. Он тоже, подобно Мясникову, поступал в Московский университет и был исключен оттуда за революционную работу. А вот в Минск попал гораздо раньше Мясникова, еще в 1915 году. Вел там в войсковых частях большевистскую агитацию, а когда в 1917 году образовался Минский комитет партии, он был избран его председателем.

Мясников не успел ответить Алибегову, так как его опередил Щукин.

— Ва, какой нетерпеливый, слушай! — довольно удачно копируя его кавказский акцент, сказал он. — Разве не знаешь — Алеша любит все делать последовательно.

— Не знаю, считаешь ли ты это достоинством или недостатком, но в данном случае мне кажется важным восстановить в вашей памяти весь ход наших решений по этому вопросу, — серьезно заявил Мясников. — Итак, мы готовимся к тому, чтобы, как только в Питере будет принято решение о восстании, немедленно и в кратчайший срок провести перевыборы комитетов в армиях, снять с позиций один из революционных корпусов, двинуть сюда, в Минск, захватить штаб фронта, а затем, погрузив в эшелоны, направить в Питер. Так?

— Ну? — снова нетерпеливо мотнул головой Алибегов.

— Так вот, сигнала из Питера пока еще нет. А между тем похоже, что наши замыслы с революционным корпусом в штабах каким-то образом разнюхали... — И только теперь Мясников вкратце рассказал все, что сообщила ему Изабелла Богдановна, не забыв упомянуть о том, что это только догадки и предчувствия ее мужа.

— Фу-ты ну-ты! — воскликнул Могилевский. — Опять какие-то предположения. То мы сообщаем в ЦК о том, что между ставкой и нашими штабами происходят какие-то подозрительные переговоры, но не имеем конкретных данных и документов, то нам опять сообщают, что против Гренадерского корпуса затевается что-то, и опять основываются на каких-то «предчувствиях». Ну на что это похоже?

— Погоди, погоди, — прервал его Ландер, — здесь ведь важно не то, что нет документов. Ты сам понимаешь, что такие дела, как сговор с противником, — если здесь действительно готовится нечто подобное, — настолько опасны и «деликатны», что они вообще не документируются. Все делается шито-крыто, даже без личных контактов между сторонами, а путем подбрасывания нужных сведений через «двойных агентов»... От косвенных улик, да и от «предчувствий», не отмахнешься. А тут еще плюс к тем сведениям, которые мы получили от Рогозинского из Второй армии о подозрительных переговорах между штабами и ставкой, мы вдруг получаем подобное же предупреждение от совершенно постороннего, отнюдь не большевика, но, по-видимому, честного офицера. Тут есть над чем задуматься!