Генерал, рожденный революцией - [122]

А Зауберцвейг вначале только поморщился, с досадой думая: «Ну вот, что я говорил? Этот недотепа солдат, конечно, ничего не понял из моей речи и сейчас несет бог весть какую чушь». Но потом до него дошел смысл только что сказанного. Недаром этот хитрый русский упомянул о сражении на Срубовских высотах и о братании... Ведь это именно он, Зауберцвейг, потерпел непостижимое, но тем не менее реальное поражение на этих высотах... И именно после этого приняло страшные размеры то чудовищное, противоестественное явление, когда солдаты — всегда послушные, покорные, многолетней муштрой отученные совершать что-либо без приказа сверху немецкие солдаты — начали брататься с противником...

Генерал обвел взглядом присутствующих, на секунду задержал его на двух русских офицерах-генштабистах и еще более разозлился: «Ах вы, бездарные растяпы! Поглядите-ка, с каким умилением смотрят в рот своему солдату... А ведь теперь я понял, почему переговоры со мной ведете не вы, а этот солдат... Ведь вы же не сумели бы сказать то, что говорит он. Не имели бы права упоминать о Срубовских высотах, ибо это была не ваша победа... Вы не посмели бы ссылаться на братание, так как это не ваше оружие... И вообще вам бы надо сидеть не по ту сторону стола, а по эту, — так чему же вы радуетесь?»

Генералу оставалось делать вид, что ничего особенного не произошло, и поскорее покончить с этим делом. Да, поскорее подписать соглашение о перемирии и разойтись. И, с трудом натянув на лицо подобие улыбки, генерал Зауберцвейг промолвил:

— Что ж, господин Щукин, я, конечно, согласен не со всем тем, что вы тут говорили, но сейчас не это важно... Я хочу сообщить вам, что германская делегация в целях облегчения и ускорения данных переговоров уже подготовила проект соглашения и отпечатала на русском и немецком языках. — Он взял у сидящего рядом полковника лист бумаги с машинописным текстом и протянул Щукину. — Желает ли ваша делегация сейчас же начать обсуждение текста соглашения, или вы предпочитаете сначала познакомиться с ним в своем узком кругу?

Щукин двумя пальцами взял бумагу и, бросив на нее беглый взгляд, отложил в сторону.

— Благодарю вас, господин генерал, — спокойно сказал он. — Но только мы, конечно, не могли позволить себе взвалить всю тяжесть подготовки проекта соглашения на немецкую сторону, поэтому, прежде чем прибыть сюда, тоже подготовили свой проект... — Как недавно генерал, он повернулся к сидящему рядом Фомину, и тот достал из папки три листа бумаги с отпечатанным текстом. — Кстати, он тоже составлен на русском и немецком языках.

Зауберцвейг, словно не понимая, о чем идет речь, взял у него проект, взглянул и, убедившись, что он действительно отпечатан по-немецки, быстро пробежал глазами первую страницу, посмотрел на вторую, буркнул: «О, и сколько тут пунктов!..» Потом уперся глазами в слово «братание» и перевел почти гневный взор на Щукина,

— Ну как? — поинтересовался тот. — Желаете ли вы, чтобы мы тут же начали ознакомление с обоими проектами?

— Нет! — Зауберцвейг поднялся с места. — Немецкая сторона должна изучить это...

— Разумеется, так будет лучше, господин генерал, — поклонился Щукин. — Итак, устроим перерыв?

— Обязательно, — рявкнул Зауберцвейг. — Встретимся через час.

И, шумно отодвинув стул, направился к двери. За ним, так ни разу и не проронив ни слова, двинулись остальные немцы.

Утром этого же дня в минском городском театре открылся Второй съезд Западного фронта. Снова на сцене стоял длинный стол, покрытый красным сукном, за столом сидели члены президиума, а зал был полон людей, одетых в солдатские шинели. Много было собраний в этом зале за последние полгода, но как отличалось это от всех прочих!

Сидя в президиуме, Мясников вспомнил первый фронтовой съезд, открывшийся здесь в начале апреля. Вспомнил: их, большевиков, тогда было так мало, многие из солдат даже и не знали толком, кто они и чего хотят. Тогда непререкаемыми авторитетами здесь были Жданов и Нестеров, Николаев и Злобин. Где же теперь они?.. Некоторые позорно бежали из Минска, а другие сидят в зале, обреченно ожидая той минуты, когда съезд окончательно лишит их возможности участвовать в политической жизни армии. Он сделает это обязательно, ибо здесь из 767 делегатов 473 большевика.

Вот за столом президиума поднимается Карл Иванович Ландер и, звоня колокольчиком, призывает к тишине. Потом, окинув взглядом зал, он вносит предложение: избрать почетный президиум съезда в лице вождя социалистической революции Владимира Ильича Ленина и присутствующих здесь представителя ЦК партии большевиков товарища Орджоникидзе и представителя ВЦИК товарища Володарского.

И гром аплодисментов, которым зал встречает это предложение, говорит о многом: о том великом перевороте, который произошел не только во всей стране, но и в умах и сердцах каждого в отдельности — вот этих солдат, сидящих в зале, и миллионов рабочих, крестьян и солдат, находящихся вне зала.

Затем Ландер предлагает избрать деловым председателем съезда председателя Северо-Западного областного комитета большевистской партии Александра Мясникова.

И снова в зале гремят овации, снова доносятся крики одобрения и приветствий.