Генерал Кононов. Том II - [55]

«Первая моя светящая ракета — приготовиться; вторая — повзводно отходим через кладбище к 7-й сотне. Сейчас же всех людей на оборону и быть начеку», — приказал нам Пащенко.

Однако через некоторое время из штаба дивизиона поступил новый приказ:

«Обнаружив наступление противника, не оказывая сопротивления отойти к 7-й сотне, где и оказать сопротивление до последнего патрона».

Около 22.00, высланные в сторону противника казачьи пикеты, один за другим, прибыли с донесением: «Идут!»

Еще не прогремел ни один выстрел, как с визгом взвилась в воздух ракета, а через две-три минуты — другая.

По окопам по цепи стала передаваться приглушенными голосами команда: «Отходить»… В темноте слышался топот отходящих взводов.

Находясь у моста с одним отделением своего взвода я ожидал очереди отходить, как вдруг, где-то совсем близко за мостом протрещала короткая автоматная очередь. Мой пулеметчик припал к пулемету, но я, схватив его за руку, приказал не издавать ни звука. Титовцы осторожно приближались к нашей обороне и, очевидно, кто-то из них по глупости или просто нечаянно выстрелил.

Тихонько, крадучись, мы оставили свою линию обороны у моста и двинулись вслед за другими взводами.

Но едва мы достигли кладбища, через которое нам был самый короткий путь к обороне 7-й сотни, как титовцы открыли по нам ураганный минометный огонь.

Обнаружив, что мы оставили свою линию обороны и, по всей вероятности, сообразив в каком направлении мы двинулись, титовцы обозленные тем, что их план окружения нашей сотни сорвался, не жалели мин.

С треском рвались мины врезаясь в каменные плиты памятников, выл дождь смертоносных осколков.

Счастье наше, что мы вовремя рванулись в сторону и буквально бегом выскочили из места, которое могло действительно стать кладбищем для всей нашей сотни.

Наконец мы достигли обороны 7-й сотни. Нас встретил ее молодой командир, сотник Воронов. В темноте послышался его повелительный голос:

«Какой взвод?»

«Третий», — отозвался я.

«Сюда, вот ваши окопы, быстро!»

Оказалось, что приготовленные окопы были уже распределены повзводно.

Буквально за несколько минут вся наша сотня влилась в кольцо обороны, из которой веером во все стороны смотрели в темноту 28 пулеметов. Два взвода батальонных минометов, под командованием хорунжего Баркова, готовы были также в любой момент начать действовать.

Пащенко принял командование обороной. Командир дивизиона, есаул Бондаренко, и нач. штаба, сотник Гюнтер, переговаривались с ним по телефону, каждые несколько минут осведомляясь, как обстоят дела. Но противник, очевидно располагая большими силами, шел уверенно и, не начиная боя, плотно окружал нас со всех сторон. Разговор со штабом дивизиона был неожиданно прерван на полуслове и через несколько секунд с нами стали говорить уже титовцы. Кто-то из них, по всей вероятности начальник, стал предлагать нам сдаться без боя, угрожая, в противном случае уничтожить нас всех до единого.

«Катись к… матери!» — ответил Пащенко и бросил трубку.

Находясь со взводом на краю села, у дороги которая шла на Джурджевац, я получил приказ выслать двоих казаков вперед по дороге в пикет. Но не прошло и пяти минут, как посланные вернулись.

«Идут!» — сообщили они прыгая в окоп. Прошла минута, может быть две, а может быть и десять: трудно определить время, когда нервы напряжены до отказа в ожидании смертельной схватки с врагом. Последовавший огонь титовцев оглушил нас засыпав сотнями мин кольцо нашей обороны. Загорелись скирды, хаты и все, что только могло гореть и наша оборона оказалась в кольце пламени.

Противник, очевидно, имел приказ сломить наше сопротивление во что бы то ни стало и для этого сосредоточил против нас большое количество минометов.

В небольшом окопе у самой дороги, обняв прижавшегося к стенке окопа пулеметчика, я почувствовал, как мелкой дрожью дрожит его тело, как сильно бьется его молодое, жаждущее жизни сердце.

Сколько раз мне, за несколько лет проведенных в бесчисленных жестоких боях, приходилось чувствовать такое же напряжение в первые минуты боя, — чувство и страха ожидания, и желания чтобы это ожидаемое не томило и пришло скорей. И как много раз я видел, что даже самые трусливые в начале боя, когда он был в разгаре и это «ожидаемое» уже было тут, переставали бояться.

Подавляя свои чувства, стараясь быть спокойным и говорить ровным голосом, обращаюсь к прижавшемуся к втянутому в окоп пулемету 17-летнему пулеметчику Николаю Ходыч:

«Ходыч, сейчас, как только перестанут бить минометы, будет атака…»

«Я знаю», — дрожа всем телом, но напряженно спокойным голосом ответил он.

После получасового минного шквала внезапно наступило затишье прерванное криком титовцев «Юришь». Началась атака.

С нашей стороны взвились в черное небо, осветив далеко впереди степь и ряды рвущихся вперед титовцев, осветительные ракеты. И почти одновременно застрочили наши пулеметы, кося ряды титовцев. Вместо «Юриш» послышались крики и стоны падающих. Титовцы замешкались. «Напрэд! Комсомол, напрэд!» — слышалось в темноте и атака возобновилась. И вновь при свете ракет наши милые нам тогда особенно «МГ-42» напряженно заговорили и скосили вторую волну титовцев. Но теперь уже убитые и тяжело раненые титовцы лежали гораздо ближе от наших окопов, чем те, которые остались лежать после первой атаки.