Генерал Кононов. Том I - [16]

Две недели пришлось мне пробыть в Таганроге и вот тогда я увидел огромную разницу, произошедшую в отношениях населения города к немцам со времени занятия ими Таганрога. Мнения о том, что немцы пришли помочь в борьбе против советской власти и в помине уже не было. Всем было ясно, как Божий день, что пришел жестокий и надменный враг с целью порабощения народов СССР.

Из тех же людей, которые встречали немцев хлебом-солью и цветами, уже находились, такие, которые говорили, что лучше свой поработитель чем чужой.

Проходя мимо немецкой местной комендатуры я увидел очередь из жителей города, пришедших с разными нуждами к коменданту города. В это время подъехала автомашина и какой-то немец в форме зонден-фюрера, выскочил из нее, быстро зашагал к входу в комендатуру. Один из просителей — старый человек — невольно оказался на пути немца. Сильно ударив стэком по голове несчастного старика так, что тот чуть было не упал, немец продолжал свой путь. Как нагайкой по голому телу стеганула меня эта сцена по моему национальному чувству. В первый раз во мне в высшей степени загорелось оскорбленное национальное чувство. Просители, понурив головы, молча продолжали стоять жалкой серой очередью. Это была такая-же очередь, которую мне не раз приходилось видеть у здания НКВД, желавшая узнать судьбу своих арестованных родственников. Разительное сходство сталинских опричников с гитлеровскими разбойниками было на-лицо. Разница была только в одном: сталинцы били за стенками НКВД, гитлеровцы прямо по улице.

Гуляя по городу я наблюдал подавленное состояние жителей города, — мрачные, невеселые лица, изможденные голодом и безнадежным положением. Всех, приютившихся у местные жителей города советских военнопленных, немцы уже давно собрали и отправили в лагеря военнопленных. Молодежь бесцеремонно, насильно отправляли на работы в Германию.

Везде и всюду наблюдалось хамское обращение с местным населением немцев и их напыщенное самомнение.

С болью в душе я покидал родной город. С трудом сдерживая застоявшегося «Донца», я медленно двигался по главной улице Таганрога — Ленинской. Следом за мной шла моя мать. Распрощавшись со мной, она все еще не хотела расставаться и шла за мной, стараясь не отстать от горячившегося подо мной коня.

Проходившее мимо немецкие солдаты и офицеры, останавливаясь, провожали глазами «Донца», дивясь красоте донской лошади. Уставшая мать уже далеко отстала от меня, но все еще шла. Оглянувшись в последней раз на свою мать, я пустил «Донца» рысью. Быстро промелькнули окраины города и я выехал и степь. Бесконечно родным запахом степных цветов повеяло на меня. Золотым, безграничным морем волновался донской ковыль. Справа поблескивало Азовское море. Выскочив на курган, сдержав на секунду «Донца», оглянувшись на родимый город, я отдал повод. Прижавшись к золотистой гриве стелившегося намётом «Донца», забыл обо всем, опечалившем меня, а городе. Гулом гудела подо мною родная казачья степь. Вспомнились слова М. Шолохова: «Донская, казачьей нержавеющей кровью политая степь».

И, действительно, думалось мне, сколько крови было пролито казаками в борьбе за свободу этой степи… Какой ценой отстаивалась ими эта свобода!

Царская власть, спекулируя именем Христа, не раз водила на Дон против «воров» и «антихристов» обманутую темную мужицкую Русь подавлять очаг свободы. Не раз скрещивались казачьи шашки с царско-боярскими войсками. Много было пролито казачьей Крови; за то не знало казачество позорного крепостного права; за то полной грудью дышали казаки, поливая своею кровью родную степь.

Красный царь, Сталин прикрывается идеей Маркса думал я, в революцию 1917 г. большевики спекулируя этой идеей бросили против казачества миллионные армии вновь обманутых рабов. Смяли и подавили казачество. И вот уже 25 лет пытками к расстрелами выкорчевывают дух казачий. Поредели ряды казачьи, но дух у нас не угас. И выявился он при первом же случае. Поднялись и взялись за оружие казаки. Дон отдает своих последних сынов на борьбу за свободу родных степей; на борьбу в ужасных обстоятельствах — в союзе с не менее жестоким врагом. Но замахнувшись на одного врага, думалось мне, нужно рубить до конца, а потом посмотрим…

* * *

В конце сентября наша сотня двинулась вслед за немецкими войсками. Сотню вел старый немецкий ротмистр — Шеллер, сменивший старшего лейтенанта барона фон Волькенхаузе, отозванного куда-то командованием.

В Ростове, перейдя на правую сторону Дона, мы двинулись черед Кубань на Кавказ. В это время немецкие войска достигли Северного Кавказа и бои шли где-то под перевалами у Красной Поляны и под Туапсе. Немцы прошли через Кубань по главным дорогам и многие казачьи станицы и иногородние села, отдаленные от главных дорог, и в глаза не видали немцев.

Наша сотня не спеша продвигалась параллельно главной дороге и заходила во многие глухие станицы. Жители Кубани, после бегства советских властей, растащили колхозное имущество и устраивали свое хозяйство как кто хотел — по своему. В больших станицах, где останавливались немцы, уже успели организоваться вооруженные казачьи отряды, которые несли полицейскую службу по охране станиц. Немецкие фронтовые части хорошо относились к кубанцам и поощряли их организацию. Кубанцы особенно приветливо встречали нашу сотню. Слух о нас далеко уходил вперед, причем страшно преувеличивалось наше количество. «Донцы идут, старший брат на подмогу идет, — разобьем, станичники, большевиков», — восторженно говорили кубанцы.