Генерал Иван Георгиевич Эрдели. Страницы истории Белого движения на Юге России - [56]

Дневник генерала И. Г. Эрдели отразил конфликты, вызванные поведением его черкесов. Их грабительские наклонности вызывали его резкую оценку: «Сегодня надо судить черкесов за грабежи и насилия, вероятно, придется расстрелять четверых, и поделом – ужасные, ужасные разбойники»[292]. Но черкесов не расстреляли, а выпороли перед фронтом. Их унизительно наказывали за то, что на их родине продолжало считаться, несмотря на запрет набеговой системы в 1864 году, удалью.

Наказание плетьми занимает своеобразное место в русской традиции. С одной стороны, это рабское наказание, средство воспитания холопов и обуздания буйных голов, но, с другой стороны, порка считалась гуманной альтернативой расстрелам, например в казачьих областях, тогда, когда в 1918 году казаки не хотели окончательно обострять отношения с иногородними, устраивая порку для тех из них, кто запятнал себя участием в большевистских отрядах, заодно остужая таким образом и собственную молодежь.

Но в горском обществе телесные наказания полностью исключались адатами. Если по шариату плети могут быть присуждены за измену мужу, за ложное обвинение, за употребление вина и т. д., то северокавказские горцы в этом вопросе придерживались адатного представления об их чрезвычайной оскорбительности. Они могли стать поводом для кровной мести тому, кто исполнял, и тому, кто приказал подвергнуть горца порке. Для Эрдели слава командира, порющего своих джигитов, не могла пройти бесследно. Не в этом ли кроется ответ на вопрос, почему в августе 1918 года часть адыгов, служивших в Черкесском полку Дикой дивизии, оказались в отрядах красных?

Через полтора месяца случилась трагедия, которая, судя по всему, являлась следствием этой экзекуции. Его штабной офицер Малаховский сделал замечание черкесу, грабившему русских жителей, и хотел его арестовать, а тот полоснул его шашкой по голове и раскроил череп. Эрдели возмущен: нету сладу с этими извергами и дикарями[293].

Иван Георгиевич – последовательный противник всех послереволюционных лимитрофов, возникших на развалинах империи. Не делая исключений, он в равной степени отрицательно высказывается и в адрес «щирых украинцев», и туркофильствующих мусульман Закавказья и Туркестана, всех, как он пишет, вершителей судеб стран и народов всех национальностей, типичных во всем и везде с их заносчивостью, высокомерием, нахальством, пустоцветом и аппетитами[294].

Он злорадствует по поводу нервозности представителя Украины, ехавшего с ним на одном пароходе в Болгарию:

«Вид у него мокрой курицы, волнуется – как его примут союзники, которые Украины не признают как самостоятельной державы, созданной искусственно немцами. Что я ему и Украине подложу свинью. Уж это наверное, чтобы не дружили с немцами, не лягали и не поносили бы Россию, которая их вскормила и вспоила. Отщепенцы! Ренегаты!»[295]

Но и в Варне, порту государства, возникшего русскими усилиями и русской же кровью, но выступившего в жестокой войне в союзе с Германией, он видит то же несоответствие принятой на себя роли, что и в случае с государствами, возникшими на развалинах Российской империи: «Судов много – что-то бедное, убогое, чудится. Потуги на державу, на то, чтобы подтянуться из ребят в большие. Бутафорское, ненастоящее что-то»[296].

Его длительное пребывание в Порт-Петровске было вызвано трениями между Горским правительством и деникинским командованием, а также появлением в регионе массы религиозных и племенных вождей, контролировавших разные его части. Эта зона действия нецивилизованных, с точки зрения генерала, законов вызывала его на раздумья о ее природе. Основной причиной установившегося хаоса он считал Горское правительство, хотя и понимал слабость его опоры на Северном Кавказе:

«Здесь все мутит Горское правительство, [не] признаваемое нами и самим населением, но которое не хочет расставаться с властью, цепляется [за] нее, занимается провокацией, старается возбудить к себе симпатии в Закавказье, в Грузии, Азербайджане…»[297]

Горское правительство требует не чинить дорогу, ссылаясь на какие-то объективные обстоятельства. Однако Эрдели думает, что из-за стремления северокавказских лидеров взять край под свой контроль. В ноте протеста, направленной союзному командованию, правительствам Персии, Азербайджана, Армении и Грузии по поводу действий Добровольческой армии, датированной 14 марта 1919 года, говорилось:

«Назначение генерала Ляхова Главноначальствующим Терско-Дагестанского края, предложение правительству [Горской] республики отказаться от власти и расформировать армии, проект полного раздробления Горского союза по национальностям, принудительное формирование из горцев военных частей для пополнения Добровольческой армии, насильственная реквизиция у населения скота и продуктов продовольствия являются актами неслыханного посягательства на народные права, угрожающими жизни и элементарным условиям культурного развития народов Северного Кавказа»[298].

Генерал возлагал вину за ситуацию в регионе и на командование ВСЮР: «По-моему, неудачно взялся Ляхов за все это дело, и неудачно прямолинейно повел дело Деникин». Путь соглашений был бы лучше, чем путь коренной ломки, считал он: