— Глядя, как солдаты наши машут лопатами, король непременно порешит, что мы его испугались, и по своей всегдашней горячности первым бросится в атаку! На том мы его и поймаем, Данилыч… — терпеливо объяснял Петр свой замысел Меншикову, который, как всякий кавалерийский генерал, хотел не возиться с окопами, а идти прямо на сближение со шведом. Еще вчера, 24 июля, драгуны светлейшего лихо отогнали разъезды шведских рейтар, волохов и мазепинцев и прочно оседлали прогалину шириной в полторы версты меж Яковицким и Будищенским лесом. Теперь, кроме узкой лесной дороги прямо через Яковицкий лес, был открыт и широкий шлях на Полтаву. Шведский же лагерь под стенами крепости, как доносили передовые отряды драгун, был почти совсем не укреплен с тыла, и ворваться в него не составляло, по мнению Меншикова, большого труда.
— А о тридцати тысячах шведов, что стоят в том лагере, ты забыл? Окромя природных шведов в том же лагере сидит десять тысяч мазепинцев и запорожцев. У нас же всего 42 тысячи войска. Так что силы почти равные.
— А ежели полтавский гарнизон Келина им в тыл ударит?
— У Келина, как он мне в последний раз доносил, половина гарнизона или перебита, или ранена. Так что в поле он и трех-четырех тысяч не выведет, да и те с ружьями без зарядов.
Донесения полтавского коменданта Келина доставляли в русский лагерь в пустых пушечных ядрах. Обратно летели такие же ядра без запала, но набитые порохом. Благодаря этому изобретению Петра гарнизон Полтавы получил вовремя порох, чтобы отбить два последних ожесточенных неприятельских штурма. Еще две тысячи шведов остались лежать на полтавских валах. Но и силы гарнизона были подорваны, а в крепости, как сообщил Келин, осталась всего одна бочка пороха. Все, казалось, говорило, что прав Данилыч и надо немедля атаковать шведа, но Петр выжидал. За девять лет войны он хорошо изучил натуру шведского короля и знал его всегдашнюю горячность.
«Нет, нет, обязательно сей герой сорвется и бросится в атаку первым. А здесь его и встретит наш ретраншамент, а в нем добрая сотня пушек. Только вот одного укрепления, пожалуй, мало, чтобы отбить первую атаку закаленных шведских солдат. Надобно еще нечто придумать!» Петр тяжело ворочался на узкой походной кровати. Затем понял, что не заснуть, встал, вышел из шатра, присел на полковой барабан, закурил солдатскую трубочку. Ночь была жаркая, южная, с большими яркими звездами. Вдруг по темному небу пролетел какой-то предмет, оставляя за собой серебристый хвост.
«Чья-то звезда сорвалась, чья-то судьба оборвалась! Но чья — моя или короля Карла?» — подумал Петр. И здесь вдруг пришло самое простое (и от того, может, гениальное) решение: а что, ежели загородить прогалину меж Яковицким и Будищенским лесом земляными редутами? Шесть редутов поставить поперек, а четыре вывести вперед, перпендикулярно к основной линии. Они как волнорез и разрежут атакующее шведское войско.
Охваченный радостным нетерпением, Петр вернулся в шатер, приказал дежурному денщику зажечь свечи на столе, расстелил карту и на ней обозначил редуты.
— Ежели что не так, завтра на месте поправим. И устроим шведам добрую встречу! — И, довольный найденным наконец решением, как остановить шведов, Петр снова лег в постель, свернулся по давней, еще мальчишеской привычке калачиком и наконец крепко и безмятежно заснул.
В то самое время, когда Петр раскуривал трубку на полковом барабане и наблюдал за падением метеорита, в шведском лагере возле Полтавы не спал и его главный соперник Карл XII. Правда, причина, по которой не спал шведский король, была совсем иной, чем у Петра. Еще 16 июня при объезде позиций к югу от Полтавы, где у русских на левом берегу Ворсклы стояли казаки Палия, король был ранен случайной пулей в ногу. Ранение было, в общем, пустячное, и король еще покрасовался перед сопровождавшими его генералами и драбантами и, вместо того, чтобы сразу отправиться к врачу, вынуть пулю и сделать перевязку, объехал все позиции на Ворскле и только после того вернулся в лагерь. Сапог был полон крови, и хотя доктор вынул пулю, рана загноилась, и Карла попеременно бросало ныне то в жар, то в холод.
Ранение короля вызвало в шведской армии всеобщее уныние. Ведь за девять лет войны то была первая рана, хотя всем было известно, что во всех баталиях с датчанами, саксонцами, поляками и русскими король был впереди всех, лез в самое пекло. В окружении короля погибли почти все его генерал-адъютанты, пришлось переменить уже две трети драбантов из королевского конвоя, но сам Карл был точно заговорен от пуль, картечи и пушечных ядер.
— Не иначе как за нашего короля заступается наш древний скандинавский бог Один! — говорили офицеры и солдаты, вспоминая древние саги викингов. Король стал живым талисманом шведского войска. И вдруг на поверку оказалось, что помазанник Бога на земле такой же смертный, как и любой человек.
— Рана короля — недобрый знак! — открыто говорили меж собою солдаты и офицеры. Ропот был такой сильный, что по совету фельдмаршала Реншильда короля, лежавшего на носилках, вынесли в лагерь и показали солдатам, что Карл XII жив. Но вид бледного от раны, дрожавшего от лихорадки на носилках венценосца не мог, как прежде, вдохновить войска. Солдаты и офицеры перестали верить в постоянное везение и счастливую фортуну короля. Что касается генералов, то многие прямо говорили, что весь поход на Украину был чистым безумием.
