Генерал Деникин. За Россию, Единую и Неделимую - [15]

Монархический дуализм

Особых проблем не было только в верховной власти Добрармии. Уставший от поражений и несбывшихся мечтаний Алексеев вроде бы совершенно не претендовал на первенство. Со своей стороны, вынужденно ставший вождём Белого движения на юге России Деникин и подавно не обладал замашками вождя и с самого начала не метил в «спасители Отечества». Не в пример ситуации с Корниловым, они поделили полномочия тихо и без всяких амбиций: Алексееву отошли общее политическое руководство, внешние сношения и финансы, Деникину – исключительно военные вопросы и командование армией. Как подчёркивал глава Добрармии, «за всё время нашего совместного руководства этот порядок не только не нарушался фактически, но между нами не было ни разу разговора о пределах компетенции нашей власти. Этим обстоятельством определяется всецело характер наших взаимоотношений и мера взаимного доверия, допускавшая такой своеобразный дуализм»[34].

Пока они были вместе, вопроса старшинства не вставало. Но как только Алексеев перебрался в Новочеркасск для решения «насущных политических вопросов», тут же дала о себе знать его старая тяга к Олимпу. Именно из недр образованного в Новочеркасске при Алексееве военно-политического отдела, возглавляемого Генерального штаба полковником Яковом Лисовым, в печать было отправлено сообщение, в котором «ввиду неправильного осведомления общества» объяснялась иерархия добровольцев. При этом генерал Алексеев в сообщении именовался именно «Верховным руководителем Добровольческой армии».

Стоит подчеркнуть, что сам главнокомандующий об этой «смене вектора» ничего не знал: «Мне казалось лишь несколько странным, что узнал я о новом положении из газет, а не непосредственно. Об этих эпизодах я никогда не поднимал разговора с генералом Алексеевым». Характерно, что находившийся в Новочеркасске экс-спикер Думы Родзянко в качестве политического органа Белой армии неоднократно предлагал Деникину «для спасения России» идею созыва некоего Верховного совета, в который бы вошли народные избранники – старые члены Государственной думы всех четырёх «царских» созывов. При этом в письме от 7 июня 1918 года Родзянко ставил «непременным условием, чтобы М. В. Алексеев был абсолютно устранен из игры». Вероятно, сугубо статский «первопоходник» Родзянко, пройдя с Добрармией не одну сотню вёрст, достаточно хорошо изучил личность Алексеева, чтобы убедиться в том, что странная позиция генерала во время отречения императора, Корниловского мятежа, Октябрьского переворота и пр. была отнюдь не случайной. Причём вряд ли его вводили в заблуждение громкие заявления Алексеева: «Руководящие деятели армии сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, никакая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии, ревниво следящие за тем, чтобы руководители не уклонялись от этого основного принципа»[35].

Монархизм Алексеева уже вследствие его двусмысленной позиции при отречении Николая вызывал самые серьёзные сомнения. Либерализм же Деникина никогда таковых не вызывал.

Вообще же достаточно остро переживались добровольцами политические вопросы. После Ледяного похода, когда стало ясно, что широкие народные массы за Белым движением не пошли, предстояло скорректировать свои политические цели и задачи, дабы привлечь к себе «здоровые силы общества».

Как раз тут и была загвоздка. Значительная часть добровольцев во главе с Алексеевым, Лукомским, Драгомировым, Дроздовским исповедовала монархические принципы государственного устройства. В Добрармии создавались монархические организации, пели царский гимн, предлагали на престол великого князя Николая Николаевича. Даже демократ Милюков, подпавший под модное германофильство, убеждал командование Добрармии принять немецкую помощь и восстановить конституционную монархию. На идею Учредительного собрания рукой махнул и князь Трубецкой, призывая к трону.

Деникин, Марков и Романовский были более либерально настроены и понимали, что монархические флаги губительны для Белого движения. Казалось бы, естественный лозунг «Великая, Единая и Неделимая Россия» отзывался в сердце каждого белогвардейца, но вряд ли с ним стоило приходить к бредящим сепаратизмом национальным окраинам и даже к записной «опоре трона» – казачеству. Сокрушительный развал империи показал, сколь хрупким было это лоскутное здание и сколь мощны центробежные силы, до поры до времени в нём дремавшие. Региональные элиты, дорвавшись до местной власти, уже не собирались с нею расставаться (поведение якобы монархиста генерала Краснова тому пример). В украинской Раде и слышать не хотели ни о какой «единой и неделимой» – там срочно перешивали «триколор» на «жовто-блакитный прапор». В Закавказье, Средней Азии, Прибалтике лишь облегчённо вздохнули, избавившись от опеки «старшего брата». Польша и Финляндия уже чувствовали себя Европой, а не Азией, срочно переписывая историю и отмахиваясь от любых разговоров о совместном с русскими прошлом. В казачьих регионах, Поволжье, Урале, Сибири, на Дальнем Востоке возникали стихийные государственные образования, которые лихорадочно выискивали сильных покровителей за рубежом – Японию, Англию, Францию, Германию, Турцию. Батьки и атаманы отчаянно торговались с «инвесторами» за власть, эмиры и шейхи объявляли о бесконечных «халифатах» и «имаматах». Даже крупные промышленники создавали себе внушительные частные таёжные армии.