Генерал де Голль и Россия - [18]

Вопрос вынесли на рассмотрение на следующий день. Отстояв службу в храме Святого Людовика Французского, генерал встретился со Сталиным на официальном завтраке, устроенном в доме приемов иностранных делегаций на Спиридоновке. На застолье, хозяином которого выступал Молотов, присутствовали, помимо двух глав государств, три заместителя наркома иностранных дел, Деканозов, Литвинов и Лозовский, и французская делегация в полном составе. В тот день Сталин был настроен благодушно. Он сразу же произнес тост в честь франко-советского альянса, «настоящего альянса, а не такого, как с Лавалем», подчеркнул он, на что де Голль ответил, что он не Лаваль и договор заключается в совершенно иных условиях50. Атмосфера царила непринужденная, но политика не давала расслабиться окончательно. Так, Сталин упомянул Мориса Тореза, которого во Франции считали дезертиром. Генерал нахмурился, и Сталин взял примирительный тон: «Не обижайтесь… Я знаю Тореза, и, по-моему, он хороший француз. На вашем месте я бы не стал сажать его в тюрьму… по крайней мере, не сразу». Но главной задачей оставалось составление текста документа, которым занимались Бидо и Молотов. При всем радушии хозяев, французы не избежали намеренных проволочек с их стороны, а иногда и довольно оскорбительных замечаний. Молотов вдруг прекратил дискуссию, придав лицу выражение озабоченности: «В каких условиях может быть ратифицирован франко-советский пакт, поскольку Французское правительство является временным? – поинтересовался он. – Должна ли Консультативная ассамблея Франции участвовать в этом акте?» И далее Молотов заговорил о неких «сомнениях советских юристов». Де Голль не попал в ловушку, а значит, был к ней готов, и отреагировал с долей сарказма: «Вы же подписали договор с Бенешем. А ведь его правительство, насколько мне известно, является временным. К тому же оно находится в Лондоне…»51 Молотов не нашелся, что ответить, и вопрос ратификации больше так и не поднимали.

Приемы следовали один за другим, в посольстве 4-го и 5-го, на Спиридоновке опять 4-го, а также посещения города, московского метро, заводов, концертов – всего хватало в программе, которую де Голль находил иногда чересчур насыщенной, ибо, как он сам напоминал, он прибыл в Москву, чтобы говорить о главном. Сталин главным считал Польшу и, уговорив своего визави согласиться на границу по Одеру–Нейсе, собирался заняться политическим будущим этой страны в свойственной ему манере. Де Голль был осведомлен о его целях, он знал, что Польша – главная ставка в этой игре, готовился к этому, но, наверное, даже представить себе не мог, до какой степени непреклонным окажется Сталин в этом вопросе, включенном в повестку дня на встрече в Кремле 6 декабря. Де Голль знал уже благодаря только об этом и твердившему Бидо, что для Сталина «польский вопрос решающий». Накануне этой кремлевской встречи Молотов и Бидо встретились также в Кремле, на рабочем заседании, посвященном подготовке договора. Но, открыв дискуссию и еще раз без обиняков напомнив о том, как СССР содействовал вступлению Франции в клуб победителей, Молотов объявил, что сначала необходимо обсудить польский вопрос, по которому мнения Парижа и Москвы расходились. «Это облегчило бы подготовку договора», – добавил он. По окончании дискуссии, в ходе которой он проявил немалую настойчивость, Молотов вновь не удержался от недипломатичного замечания в том духе, что у делегации, которая сейчас находится в Москве, широкие полномочия, раз уж возглавляет ее сам генерал де Голль, председатель Временного правительства: «Если бы позиция французского правительства в 1939 году была более уступчивой в польском вопросе, то немцы не были бы во Франции, а Советский Союз не был бы вынужден вести четвертый год эту войну. Сближение позиций Советского и Французского правительств в польском вопросе явилось бы базой заключения советско-французского договора… Если французы не могут сделать шаг вперед в этих отношениях, то возникнут сомнения в политической базе договора»52. И Молотов добавил, что Сталин готов вернуться к этой теме в ходе общения с генералом.

Когда политики 6 декабря встретились вновь, де Голль был начеку и перешел в наступление на своего оппонента по польскому вопросу, напомнив об узах, издавна связывающих Польшу и Францию, и о роли этих уз в европейской истории. Ответная реакция задетого за живое Сталина вылилась в настоящую обвинительную речь против польского правительства в Лондоне, которое, по его словам, пассивно наблюдало из английской столицы за тем, как сражаются за освобождение польской земли Красная армия и независимые вооруженные силы правительства в изгнании. Он заявил также, что именно лондонское правительство несет ответственность за подавление Варшавского восстания немцами, ставшее возможным, поскольку командование Красной армии, с которым предварительно не посоветовались, не успело вмешаться. Сталин призвал де Голля занять более «благоприятную», чем англо-американская, позицию по Польше («я рассчитывал и продолжаю рассчитывать на это», – добавил он с оттенком цинизма) и оказать давление на поляков, чтобы заставить их принять его взгляды. Генерал ответил, что будущее правительства Польши в руках самих поляков, что выборы на основе всеобщего избирательного права позволят им выразить свою волю. Стоит отметить, между прочим, одну из этих взаимных пикировок, отличавших даже самые мирные беседы Сталина с де Голлем. Сталин, желая предостеречь генерала де Голля от любых проявлений снисходительности к лондонским полякам, привел в качестве примера поддержку англичанами Михайловича в Югославии и провел неприятную параллель, сказав, что боится, «чтобы то же самое не получилось с польскими жиро и лавалями, которые заседают в польском эмигрантском правительстве в Лондоне». Задетый этим замечанием генерал чуть позже отреагировал так: «Между этими двумя людьми [Жиро и Лавалем] есть разница в глазах французов. Дело в том, что Лаваль сотрудничал с немцами, а Жиро, каковы бы ни были, впрочем, его взгляды, с ними никогда не сотрудничал». Встреча завершилась безрезультатно, вопрос о договоре остался в подвешенном состоянии, но генерал де Голль вынес из беседы неутешительный для себя вывод, что сопротивление Вашингтона и Лондона давлению Москвы на Польшу и, шире, на всю Центральную Европу и Балканы, вероятно, продлится недолго. Главный итог дня для него: «Сталин постарается совершить с нами сделку: выторговать в обмен на договор наше публичное признание его политики в Польше»