Генерал БО. Книга 1 - [3]
Борис спустился с мезонина. Извиваясь от утренней прохлады, подрагивая, на дворе подбежал пятна-стый пойнтер и, ластясь, пошел с ним. Со скрипом отворив дверь конюшни, Борис ощутил теплый запах конского навоза. За крупными решетками стояли силуэты лошадей.
— Кто там? — закричал Гаврил. — А, Борис Викторович, а я думал еще кто. Лошадок осматриваете, вот пойдемте покажу, Петр Петрович не говорили еще?
Гаврил отворил денник. В окно снопом ударяло солнце. Пыль от сена играла, трепыхаясь в лучах. Мордой к ним стоял рыжий гунтер, поджарый с широкой подпругой.
— Вот, востер, Борис Викторович, как птица!
Рыжий завертелся юлой. Гаврил ладонью ударил жеребца по подпруге и он поджал переднюю ногу, храпя, перебирая ушами.
В двадцати денниках было слышно мягкое похрустыванье. Гаврил раздавал овес и лошади, забирая, от нетерпенья ударялись мордами в дно кормушек.
Мимо скотного, мельницы, кузницы. Борис шел к раскинувшемуся на полугорье парку. Парк цвел липой. В аллее его нагнал Александр. Они шли на «Монплезир», березовую опушку, кончавшуюся оврагом. В детстве овраг казался грандиозным. Теперь он был маленьким и смешным.
— Как странно, когда-то любил «Уварово». А теперь, Гаврил, тройка, Петр Петрович, все как чужое. Понял, что прелесть лип растет на мужицкой крови.
Отстранясь от веток, Борис сказал:
— Конечно, помещики сидят на крови. Но Петр Петрович, как таковой, не при чем. Виновата история. Не с Петром же Петровичем воевать?
Оба перепрыгнули через канаву. Шли молча. А когда, обогнув парк, подходили к дому, Петр Петрович в ярко-желтом халате махал им с балкона:
— Чай пить, орлы!
Петр Петрович был похож на цыгана, с угольными, тонкими усами. Особенностью его было, то, что всегда он был в хорошем расположении духа, благодаря собственной философии.
— Вчера наболтался с вами, так во сне такую чертовщину увидел, прямо простите за выражение! Вижу себя студентом и валяюсь, представьте, на постели с квартирной хозяйкой, чего отроду не было! До полного неприличия дошел на старости лет. В конюшне были уже? Видали англичанина? Красавец? А? — причмокнул губой Петр Петрович. — Еле у ремонтеров отбил, чистопородный, высших кровей, на любой барьер идет, — осенью вот поеду с борзыми, зайцев у меня тьма тьмущая.
Петр Петрович, смеясь, взглянул на Александра.
— Писали мне про тебя, Александр, что ты за книгами всю задницу отсидел. Никчемушнее дело, брось, — захохотал Петр Петрович.
После чая, когда вошли в коровник, с соломы метнулись, заскользив по деревянному полу, два блан-жевых мордастых бычка.
— Смотрите, а? хороши? Копенгагенский фарфор! ножки то, а? а подгрудочек то? — Петр Петрович поймал вырывавшегося бычка и, обхватив рукой, схватил за подгрудок.
Тихо шла жизнь «Уварова». По утрам подводил к крыльцу Гаврил верхового. Дожидаясь Петра Петровича, англичанин прял ушами, бия в землю ногой. Петр Петрович выходил в русской рубашке с ременным пояском в надписях «Кавказ», в мягких безкаблучных сапогах и, несмотря на комплекцию, садился в седло, как семнадцатилетний. Англичанин давал два прыжка. Но, чувствуя крепкие шенкеля, начинал курц-галоп с левой ноги. Мимо фруктового сада, свинарника, прошумев по горбылевому мосту, легко несся, выкидывая точеные ноги. А широкая рубашка Петра Петровича дулась ветром. И была в этой раздуваемой рубашке большая тишина жизни.
Ночью, в июле парк не дышал. Стояла тьмущая темь с тысячью золотых глаз. Борис и Александр лежали над оврагом.
— Что ж ты думаешь о Петербурге, Борис?
— То же, что и ты. Примкну к революционерам…
— Революционеры разные, Боря. И борьба у них разная.
— Мне, Саша, теории малоинтересны — ложась на спину, смотря в чернь с золотом, проговорил Борис. — Важно, что борятся с правительством, выберу где могу сделать больше.
— Жаль, что ты мало читаешь.
— Ты думаешь мало? — сквозь зевоту сказал Борис. — Люди разные, Саша. Если бы все были одинаковые, было бы скучно. Как странно, смотри — огонь — приподнялся Борис — мужик, верно, едет, курит…
В лесах пахло прелым листом, грибной сыростью, на огородах — укропом, мятой. Вяло кровянела листва. В полях встала, обнажившаяся щетина жнивья. По-слоновьи тяжело подымаясь на веранду, Петр Петрович пробормотал:
— Все читаешь, Александр? Вот, какой то Степняк! «Подпольная Россия»! К чему это ты брат на природе чертовщину разводишь? Посмотри ка девки в поле загорелые, как негритянки, пошел бы отщупал какую, а ты, брат, Степняк!
— Оставьте, Петр Петрович!
Петр Петрович хотел ответить, но услыхал у балкона шаги и остановился.
— Там, Петр Петрович, девки поденные пришли.
— Расчитай. Да бессоновского Ваньку матюкни, скажи, если застану еще с девками отхлещу арапником.
Александр, оторвавшись, смотрел на Петра Петровича. Но Петр Петрович, приложив ладонь вглядывался вдаль, где сидели пахаря взметывавшие жниву. И вдруг, встав во весь рост у перил, невероятно сильным, раскатистым басом закричал:
— Пашол! Пашол! Чего стали едри вашу мать!
Было видно, как плуги задымили по пашне. Петр Петрович повернулся от перил, засмеявшись:
— Вот тебе и «Подпольная Россия», слыхал?
И, сходя с балкона добавил: — Не крикни, так полдня прокурят, сукины дети.
Автор этой книги — видный деятель русского зарубежья, писатель и публицист Роман Борисович Гуль (1896–1986 гг.), чье творчество рассматривалось в советской печати исключительно как «чуждая идеология». Название мемуарной трилогии Р. Б. Гуля «Я унёс Россию», написанной им в последние годы жизни, говорит само за себя. «…я унес Россию. Так же, как и многие мои соотечественники, у кого Россия жила в памяти души и сердца. Отсюда и название этих моих предсмертных воспоминаний… Под занавес я хочу рассказать о моей более чем шестидесятилетней жизни за рубежом.».
Гуль - Роман Борисович (1896-1986) - русский писатель. С 1919 за границей (Германия, Франция, США). В автобиографической книге ""Ледяной поход""(1921) описаны трагические события Гражданской войны- легендарный Ледяной поход генерала Корнилова , положивший начало Вооруженным Силам Юга России .
Эмиграция «первой волны» показана в третьем. Все это и составляет содержание книги, восстанавливает трагические страницы нашей истории, к которой в последнее время в нашем обществе наблюдается повышенный интерес.
Роман "Азеф" ценен потому, что эта книга пророческая: русский терроризм 1900-х годов – это начало пути к тем "Десяти дням, которые потрясли мир", и после которых мир никогда уже не пришел в себя. Это – романсированный документ с историческими персонажами, некоторые из которых были еще живы, когда книга вышла в свет. Могут сказать, что книги такого рода слишком еще близки к изображаемым событиям, чтобы не стать эфемерными, что последняя война породила такие же книги, как "Сталинград" Пливье, "Капут" Малапартэ, которые едва ли будут перечитываться, и что именно этим может быть объяснено и оправдано и забвение романа "Азеф".
Царствование императора Николая Павловича современники оценивали по-разному. Для одних это была блестящая эпоха русских побед на поле брани (Кавказ, усмирение Польши и Венгрии), идиллии «дворянских гнёзд». Для других – время «позорного рабства», «жестокой тирании», закономерно завершившееся поражением в Крымской войне. Так или иначе, это был сложный период русской истории, звучащий в нас не только эхом «кандального звона», но и отголосками «золотого века» нашей литературы. Оттуда же остались нам в наследство нестихающие споры западников и славянофилов… Там, в недрах этой «оцепеневшей» николаевской России, зазвучали гудки первых паровозов, там выходила на путь осуществления идея «крестьянского освобождения».
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.