Гендерное общество - [9]

оперирует равенство: объекта вность=мужч и на»7.

Теоретическая формулировка Зиммеля отзывается эхом в наших каждодневных

взаимодействиях. Недавно меня пригласили прочитать несколько лекций в рамках курса по

социологии ген-дера, который ведет одна из моих коллег. Как только я вошел в аудиторию,

одна студентка оторвалась от своих записей, взглянула на меня и воскликнула: «Наконец

объективное мнение!» Я столь же «объективен», как и мои коллеги, но в глазах студентки

являлся носителем объективности. Я был носителем голоса научной и рациональной

объективности, вне связей с опытом, вне телесности, вне расы, вне тендера. Объективность

выглядит как я! (Ирония судьбы — возможно, я произносил в этой аудитории вещи, еще более

неожиданные, чем мои коллеги-женщины. Если женщина или афроамериканец, преподавая,

сказали бы: «Белые мужчины привилегированы в американском обществе», — то наши

студенты отреагировали бы соответственно: «Конечно, разве вы можете сказать что-то

другое? Вы предубеждены и тенденциозны». Для них такое нормативное утверждение

вскрывало бы внутренние предубеждения тендера, расы как случай определенной

«адвокатской» защиты. Но если именно я, объективный профессор, говорю об объективном

факте, тогда, возможно, они над этим подумают и запомнят.)

Такое равенство — «объективность=мужчина» — имеет огромные практические последствия

в каждой сфере нашей жизни, с начальной школы до профессионального и высшего

образования, на каждом рабочем месте. Зиммель пишет: «Позиция власти мужчины не только

утверждает его относительное превосходство над женщиной, но и подтверждает, что его

стандарты обобщаемы далее уже в качестве общечеловеческих стандартов для „равного"

управления мужчинами и женщинами»8.

Современные дебаты

Думаю, что и в вашей стране сегодня идут дискуссии о мужчинах и мужественности. Мы просто

об этом не знаем. Например, о каком тендере я думаю, когда размышляю над американскими

проблемами — «подростковым насилием», «криминальным насилием», «насилием на городских

окраинах», «насилием, связанным с употреблением наркотиков», «насилием в шко-

22

лах»? О каком тендере я думаю, когда прошу вас вспомнить об ухмыляющихся, надменных

пограничниках при пересечении границы в Боснии, караванах джипов, следующих за своими

воинствующими царьками в Сомали, о чьей-то радости, когда взрывается еще одна бомба

террористов в стране басков, о молодых людях, размахивающих автоматами, прогуливаясь по

разбомбленным улицам Бейрута?

Конечно, в нашем воображении возникают мужчины. И не просто мужчины, а молодые

мужчины — подростки или молодые люди, которым за двадцать, и относительно бедные

мужчины, из рабочего класса или низших групп среднего класса.

Как же наши социальные комментаторы обсуждают эти проблемы? Замечают ли они, что

проблемы молодежи и насилия являются на самом деле проблемами молодых мужчин и наси-

лия? Они когда-нибудь говорят о том, что как только этнический национализм где-нибудь

поднимает голову, то это голова молодого мужчины? Говорят ли они о мужественности

вообще?

Нет. Послушайте, что сказала эксперт, которую попросили прокомментировать жестокое

убийство 21-летнего Мэтью Шепарда, гея, студента университета Вайоминга. Когда ей

напомнили, что от 80 до 90 процентов людей, арестованных за преследование геев, молодые

мужчины, социолог Валери Джен-нес заметила, что «эти данные говорят о том, что молодежь

работает над проблемой своей идентичности в переходный период из домашнего состояния во

взрослое»9. Оказывается, главной переменной здесь является «юность»? Проблема возраста и

ген-дера оказалась скрытой за исключительно возрастной переменной. Тендер исчез. Так

звучит молчание. И именно так выглядит невидимость.

Представьте теперь, что все это женщина — этнические националистки, или участницы

военизированных формирований, или преследовательницы геев. Вот это был бы сюжет!

Неповторимый сюжет! Тогда бы тендерный анализ сочился из каждого сюжета на эту тему!

Мы бы услышали столько экспертов по вопросам женской социализации, фрустрации, гнева,

предменструального синдрома (ПМС) и всего прочего. Но тот факт, что все это — не

женщины, а мужчины, не заслуживает ни слова.

Мой последний пример. Уже около года американская нация вздрагивает при виде

фотографий Эрика Хэрриса и Дила-на Клеболда. Нация пытается осознать, каким образом эти

двое юношей сумели вооружиться до зубов и открыть огонь по своим одноклассникам и

учителям в школе Колумбайн вЛиттлтоне,

23

штат Колорадо. Последовало огромное количество объяснений со стороны ученых мужей и

популярных психологов. Психологи нам рассказали все детали поведения одиночек и

отстраненных подростков, подростковой депрессии и самоутверждающего поведения. Правые

критики культуры обвиняли музыку готов, Мэрилин Мэнсон, жестокие видеоигры, Интернет.

Более либеральные критики нашли причину в оружии. Президент Клинтон обвинил средства

массовой информации в насаждении насилия, и уж совсем удивительно нелогично Ньют

Гингрич обвинил не знающую запретов культуру шестидесятых. Правление школы в Денвере

запретило ношение черных шинелей. При всем том пропустили вот что — хотя это было на