Гендерное общество - [9]
оперирует равенство: объекта вность=мужч и на»7.
Теоретическая формулировка Зиммеля отзывается эхом в наших каждодневных
взаимодействиях. Недавно меня пригласили прочитать несколько лекций в рамках курса по
социологии ген-дера, который ведет одна из моих коллег. Как только я вошел в аудиторию,
одна студентка оторвалась от своих записей, взглянула на меня и воскликнула: «Наконец
объективное мнение!» Я столь же «объективен», как и мои коллеги, но в глазах студентки
являлся носителем объективности. Я был носителем голоса научной и рациональной
объективности, вне связей с опытом, вне телесности, вне расы, вне тендера. Объективность
выглядит как я! (Ирония судьбы — возможно, я произносил в этой аудитории вещи, еще более
неожиданные, чем мои коллеги-женщины. Если женщина или афроамериканец, преподавая,
сказали бы: «Белые мужчины привилегированы в американском обществе», — то наши
студенты отреагировали бы соответственно: «Конечно, разве вы можете сказать что-то
другое? Вы предубеждены и тенденциозны». Для них такое нормативное утверждение
вскрывало бы внутренние предубеждения тендера, расы как случай определенной
«адвокатской» защиты. Но если именно я, объективный профессор, говорю об объективном
факте, тогда, возможно, они над этим подумают и запомнят.)
Такое равенство — «объективность=мужчина» — имеет огромные практические последствия
в каждой сфере нашей жизни, с начальной школы до профессионального и высшего
образования, на каждом рабочем месте. Зиммель пишет: «Позиция власти мужчины не только
утверждает его относительное превосходство над женщиной, но и подтверждает, что его
стандарты обобщаемы далее уже в качестве общечеловеческих стандартов для „равного"
управления мужчинами и женщинами»8.
Современные дебаты
Думаю, что и в вашей стране сегодня идут дискуссии о мужчинах и мужественности. Мы просто
об этом не знаем. Например, о каком тендере я думаю, когда размышляю над американскими
проблемами — «подростковым насилием», «криминальным насилием», «насилием на городских
окраинах», «насилием, связанным с употреблением наркотиков», «насилием в шко-
22
лах»? О каком тендере я думаю, когда прошу вас вспомнить об ухмыляющихся, надменных
пограничниках при пересечении границы в Боснии, караванах джипов, следующих за своими
воинствующими царьками в Сомали, о чьей-то радости, когда взрывается еще одна бомба
террористов в стране басков, о молодых людях, размахивающих автоматами, прогуливаясь по
разбомбленным улицам Бейрута?
Конечно, в нашем воображении возникают мужчины. И не просто мужчины, а молодые
мужчины — подростки или молодые люди, которым за двадцать, и относительно бедные
мужчины, из рабочего класса или низших групп среднего класса.
Как же наши социальные комментаторы обсуждают эти проблемы? Замечают ли они, что
проблемы молодежи и насилия являются на самом деле проблемами молодых мужчин и наси-
лия? Они когда-нибудь говорят о том, что как только этнический национализм где-нибудь
поднимает голову, то это голова молодого мужчины? Говорят ли они о мужественности
вообще?
Нет. Послушайте, что сказала эксперт, которую попросили прокомментировать жестокое
убийство 21-летнего Мэтью Шепарда, гея, студента университета Вайоминга. Когда ей
напомнили, что от 80 до 90 процентов людей, арестованных за преследование геев, молодые
мужчины, социолог Валери Джен-нес заметила, что «эти данные говорят о том, что молодежь
работает над проблемой своей идентичности в переходный период из домашнего состояния во
взрослое»9. Оказывается, главной переменной здесь является «юность»? Проблема возраста и
ген-дера оказалась скрытой за исключительно возрастной переменной. Тендер исчез. Так
звучит молчание. И именно так выглядит невидимость.
Представьте теперь, что все это женщина — этнические националистки, или участницы
военизированных формирований, или преследовательницы геев. Вот это был бы сюжет!
Неповторимый сюжет! Тогда бы тендерный анализ сочился из каждого сюжета на эту тему!
Мы бы услышали столько экспертов по вопросам женской социализации, фрустрации, гнева,
предменструального синдрома (ПМС) и всего прочего. Но тот факт, что все это — не
женщины, а мужчины, не заслуживает ни слова.
Мой последний пример. Уже около года американская нация вздрагивает при виде
фотографий Эрика Хэрриса и Дила-на Клеболда. Нация пытается осознать, каким образом эти
двое юношей сумели вооружиться до зубов и открыть огонь по своим одноклассникам и
учителям в школе Колумбайн вЛиттлтоне,
23
штат Колорадо. Последовало огромное количество объяснений со стороны ученых мужей и
популярных психологов. Психологи нам рассказали все детали поведения одиночек и
отстраненных подростков, подростковой депрессии и самоутверждающего поведения. Правые
критики культуры обвиняли музыку готов, Мэрилин Мэнсон, жестокие видеоигры, Интернет.
Более либеральные критики нашли причину в оружии. Президент Клинтон обвинил средства
массовой информации в насаждении насилия, и уж совсем удивительно нелогично Ньют
Гингрич обвинил не знающую запретов культуру шестидесятых. Правление школы в Денвере
запретило ношение черных шинелей. При всем том пропустили вот что — хотя это было на
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.
В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди».
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
Созданный классиками марксизма исторический материализм представляет собой научную теорию, объясняющую развитие общества на основе базиса – способа производства материальных благ и надстройки – социальных институтов и общественного сознания, зависимых от общественного бытия. Согласно марксизму именно общественное бытие определяет сознание людей. В последние годы жизни Маркса и после его смерти Энгельс продолжал интенсивно развивать и разрабатывать материалистическое понимание истории. Он опубликовал ряд посвященных этому работ, которые вошли в настоящий сборник: «Развитие социализма от утопии к науке» «Происхождение семьи, частной собственности и государства» «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» и другие.
В своей книге Тимоти Мортон отвечает на вопрос, что мы на самом деле понимаем под «экологией» в условиях глобальной политики и экономики, участниками которой уже давно являются не только люди, но и различные нечеловеческие акторы. Достаточно ли у нас возможностей и воли, чтобы изменить представление о месте человека в мире, онтологическая однородность которого поставлена под вопрос? Междисциплинарный исследователь, сотрудничающий со знаковыми деятелями современной культуры от Бьорк до Ханса Ульриха Обриста, Мортон также принадлежит к группе важных мыслителей, работающих на пересечении объектно-ориентированной философии, экокритики, современного литературоведения, постчеловеческой этики и других течений, которые ставят под вопрос субъектно-объектные отношения в сфере мышления и формирования знаний о мире.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.