Гендерное общество - [7]
исследования доказали центральность тендера в ее жизни.
Но когда мы размышляем о гендере, какой гендер приходит нам на ум? Нам уже привычно
видеть ь аудитории на курсах тендерной истории, тендерной психологии или тендерной
социологии практически одних женщин. Будто только у женщин есть гендер, и поэтому у них
такой интерес к его изучению. Иногда приходит и одинокий смельчак — юноша, запи-
савшийся на курс по женским исследованиям. Обычно его можно видеть забившимся в угол в
ожидании обвинений за все грехи тысячелетий патриархального угнетения.
17
В этой книге я намереваюсь использовать феминистский подход и сделать также видимой
мужественность. Думаю, что нам требуется интегрировать исследования по мужчинам в про-
граммы обучения. Потому что именно мужчины — или, скорее, мужественность — вот что
остается невидимым.
«Что? — слышу я ваш вопрос — Вы утверждаете необходимость интеграции курсов о
мужчинах в программы обучения? Мужчины невидимы? О чем он говорит? Мужчины НЕ
невидимы. Они повсюду».
И это, конечно, верно. Мужчины вездесущи и в университетах, и в профессиональном
образовании, и в общественной сфере. Верно и то, что в любой учебной программе колледжа
любой курс, в названии которого нет слова «женщина», — это курс о мужчинах. Каждый
курс, не включенный в программу «женские исследования», является de facto курсом по
«мужским исследованиям». Правда, обычно мы называем его историей, политической наукой,
литературой, химией.
Но когда мы изучаем мужчин, то речь идет о политических лидерах, героях войны, ученых,
писателях, художниках. Сами же мужчины невидимы именно как мужчины. Очень редко (а
скорее, даже почти никогда) мы можем встретить курс о жизни мужчин именно как мужчин.
Каково воздействие тендера на жизнь знаменитых мужчин? Какую роль играет мужествен-
ность в жизни великих художников, писателей, президентов и так далее? Как мужественность
проявляется в жизни «обыкновенных» мужчин — на заводах и на фермах, в профсоюзах и в
больших корпорациях? Именно в этом месте традиционная программа обучения вдруг
обнаруживает огромные пустоты. Повсюду существуют курсы о мужчинах, но практически
нет никакой информации по мужественности.
Несколько лет тому назад эта зияющая пустота вдохновила меня на исследование культурной
истории идеи мужественности в Америке. Мне хотелось проследить развитие и изменения в
нашем понимании того, что же означает быть мужчиной по мере развития американской
истории4. Оказывается, наши мужчины всегда давали очень четкое описание того, что означа-
ет быть мужчиной и какие действия им необходимы в качестве доказательства своей
маскулинности (manhood). Но мы никогда не знали прежде, как их слушать.
Интеграция тендера в наши программы обучения является выполнением обещания, которое
нам дали женские исследования, а именно интеграцией понимания мужчины как ген-дерно
сформированного индивида. Например, в университете,
18
где я работаю, курс по британской литературе XIX в. включает внимательное «гендерное»
чтение творчества сестер Брон-те, и обсуждается их отношение к женственности, замужеству
и отношениям между полами. Но ни слова не говорится о мужественности применительно к
Диккенсу, особенно о его взглядах на отцовство и семью. Диккенса воспринимают как
романиста «социальных проблем» и классовых отношений, несмотря на тот факт, что уж
очень многие из его наиболее знаменитых персонажей — это юноши, мальчики, выросшие без
отца, в поисках своей настоящей семьи. Ни слова об амбивалентных идеях Томаса Гарди о
мужественности и браке, выраженных, например, в «Джуде Незаметном». Увлечение Томаса
Гарди домодерн истеки ми концепциями апатичной вселенной — вот что мы обсуждаем. Моя
жена рассказывала мне, что, когда она изучала в Принстоне американскую литературу XIX в.,
в курсе о творчестве Эдит Уортон тендер был основной темой обсуждения, но ни слова не
было сказано о тендере при обсуждении Генри Джеймса, в творчестве которого тендерная
обеспокоенность возникает в качестве женоненавистнического гнева, сексуальной
амбивалентности или некоего рыцарского презрения. Джеймс, как нам рассказывают, главным
образом был занят формой романа, нарративной техникой, стилистическими возможностями
описания и характеризации. Но его ни в коем случае не интересовал гендер.
Так мы и продолжаем действовать, будто гендер применяется лишь к женщинам. Пришло
время сделать видимым гендер по отношению к мужчинам. Китайская поговорка гласит: как
только поймаешь рыбу, откроешь для себя океан.
Именно это стало для меня столь ОЧСБИДНЫМ во время семинара по феминизму, который я
посещал ь начале 1980-х гг.5 На этом семинаре, слушая дискуссию между двумя участницами,
я ощутил невидимость тендера по отношению к мужчинам. Белая и черная женщины
обсуждали вопрос, являются ли женщины по определению «сестрами». Ведь у них в основном
одинаковый опыт, и они переживают общее угнетение со стороны мужчин. Белая женщина
утверждала, что именно эти факты связывают их, несмотря на расовые различия. Черная
женщина не соглашалась с ней.
— Когда ты просыпаешься утром и смотришь в зеркало, кого ты там видишь? — спросила
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.
В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди».
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
Созданный классиками марксизма исторический материализм представляет собой научную теорию, объясняющую развитие общества на основе базиса – способа производства материальных благ и надстройки – социальных институтов и общественного сознания, зависимых от общественного бытия. Согласно марксизму именно общественное бытие определяет сознание людей. В последние годы жизни Маркса и после его смерти Энгельс продолжал интенсивно развивать и разрабатывать материалистическое понимание истории. Он опубликовал ряд посвященных этому работ, которые вошли в настоящий сборник: «Развитие социализма от утопии к науке» «Происхождение семьи, частной собственности и государства» «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» и другие.
В своей книге Тимоти Мортон отвечает на вопрос, что мы на самом деле понимаем под «экологией» в условиях глобальной политики и экономики, участниками которой уже давно являются не только люди, но и различные нечеловеческие акторы. Достаточно ли у нас возможностей и воли, чтобы изменить представление о месте человека в мире, онтологическая однородность которого поставлена под вопрос? Междисциплинарный исследователь, сотрудничающий со знаковыми деятелями современной культуры от Бьорк до Ханса Ульриха Обриста, Мортон также принадлежит к группе важных мыслителей, работающих на пересечении объектно-ориентированной философии, экокритики, современного литературоведения, постчеловеческой этики и других течений, которые ставят под вопрос субъектно-объектные отношения в сфере мышления и формирования знаний о мире.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.