Гендерное общество - [10]
поверхности с самого начала — убийцами стали белые мальчики из семей среднего класса,
которые живут в штатах с либеральной политикой в вопросе об огнестрельном оружии.
Теперь представьте себе, что убийцы вЛиттлтоне, а также в Перле (Миссисипи), Падуке
(Кентукки), Спрингфилде (Орегон) иДжунсборо (Арканзас) — все являются чернокожими
девушками из бедных семей, проживающих в Нью-Хейвене (Коннектикут), Ньюарке (Нью-
Джерси) или Провиденсе (Род-Айленд). Тогда бы все бросились обсуждать проблемы
чернокожих девочек из бедных семей, из обедневших городских центров. Тогда бы центром
внимания стали раса, класс и тендер. Средства массовой информации изобрели бы новый
термин для их поведения, как это произошло с нововведением «одичание» лет десять тому
назад, после нападения на джоггера в Центральном парке Нью-Йорка. Мы бы услышали о
культуре бедности, о том. как жизнь в городе рождает преступление и насилие. Мы бы
услышали о некой естественной склонности чернокожих к насилию. Попало бы от некоторых
и феминизму за то, что девочки теперь также проявляют насилие, тщетно имитируя поведение
мальчиков. Однако тот очевидный факт, что школьники-убийцы были мальчиками из семей
среднего класса, оказался совершенно никем не замеченным.
В упомянутых выше случаях на самом деле осталось неясным, сыграли ли какую-то роль
класс и тендер убийц, хотя преступники из Колорадо и целились в некоторых чернокожих
студентов. Но именно в этом и дело. Вообразите национальную реакцию, если бы во время
бойни чернокожие мальчишки целились в белых. Вот тогда мы нашли бы причину трагедии в
их расовой принадлежности (некоторые упомянули бы пагубность рэпа и фильмов с
насилием). Или, если бы мальчишки из бедных семей стреляли в тех, у кого есть модные
машины,
24
сразу стало бы ясно, что их ненависть имеет классовую природу. (Дилан Клеболд, кстати,
водил «БМВ», но это не подвигло правление школы в Денвере подумать о запрете на
вождение мальчишками машин этой марки» верно?)
С раннего возраста мальчиков учат, что насилие не просто приемлемо в качестве формы
разрешения конфликта, но и вызывает восхищение. Среди мальчишек подросткового возраста
в четыре раза больше, чем среди девочек, тех, кто считает драку приемлемой, если кто-то
ведет себя вызывающе. Половина из этих мальчишек принимали участие в драках ежегодно.
В каком-то смысле и Хэррис, и Клеболд не являлись отклонением от нормы. Наоборот, они
были супер-конформистами по отношению к нормам мужественности, предписывающим
насилие в качестве решения проблемы. Подобно настоящим мужчинам, они не просто сошли
сума. Нет. Они расквитались. (Подробнее о проблеме тендера и насилия я пищу в главе 10.)
До тех пор, пока тендер не станет видимым как для мужчин, так и для женщин, мы как
культура не сможем понять, как справляться с такими проблемами. Я не хочу сказать, что
теперь мы должны думать только о мужественности. Все эти вопросы сложны и требуют
анализа политической экономии в ситуации глобальной экономической интеграции, в
процессе трансформации социальных классов, в условиях городской бедности, безнадежности
и расизма. Но, игнорируя мужественность, позволяя ей оставаться невидимой, мы никогда
полностью не поймем эти проблемы. Не говоря уж об их решении.
Разнообразие и власть
Используя термин «тендер», я определенно намереваюсь обсуждать и мужественность, и
женственность. Но даже эти термины неточны, так как они предполагают, что существует
одно простое определение мужественности и одно простое определение женственности. Если
нашим намерением является декон-струирование идеи о том, что только тендерные различия
имеют решающее значение, тогда социально-конструкционистский анализ должен быть
направлен на исследование различий среди мужчин как группы и среди женщин. Нередко
получается, что именно эти различия оказываются более решающими, чем гендерные.
В любом обществе одновременно сосуществуют несколько значений мужественности и
женственности. Проще говоря,
25
американские мужчины и женщины далеко не одинаковы. Наши опыты структурированы
классом, этничностью, возрастом, сексуальностью, региональной принадлежностью. Каждая
из этих «осей» модифицирует все другие. Видимость тендера не означает, что мы превращаем
все другие организующие принципы социальной жизни в невидимые. Например, представьте
пожилого чернокожего гея, живущего в Чикаго, и молодого гетеросексуального фермера из
Айовы. У них ведь очень разные определения мужественности, не так ли? Или другой пример
— 22-летняя обеспеченная гетеросексуальная американка азиатского происхождения,
проживающая в Сан-Франциско, и 50-летняя белая ирландская католичка, лесбиянка из
Бостона. Наверно, у них будут разные идеи по поводу того, какой следует быть женщине?
Если тендер является переменной категорией для разных культур, в разные исторические
периоды, среди мужчин и женщин одной и той же культуры, в течение одной жизни, то мож-
но ли говорить о мужественности и женственности как о неких константах, универсальных
«сущностях», характерных для всех мужчин или для всех женщин? Если нет, то тендер надо
рассматривать как постоянно изменяемое текучее сосредоточение значений и способов
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.
В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди».
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
Созданный классиками марксизма исторический материализм представляет собой научную теорию, объясняющую развитие общества на основе базиса – способа производства материальных благ и надстройки – социальных институтов и общественного сознания, зависимых от общественного бытия. Согласно марксизму именно общественное бытие определяет сознание людей. В последние годы жизни Маркса и после его смерти Энгельс продолжал интенсивно развивать и разрабатывать материалистическое понимание истории. Он опубликовал ряд посвященных этому работ, которые вошли в настоящий сборник: «Развитие социализма от утопии к науке» «Происхождение семьи, частной собственности и государства» «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» и другие.
В своей книге Тимоти Мортон отвечает на вопрос, что мы на самом деле понимаем под «экологией» в условиях глобальной политики и экономики, участниками которой уже давно являются не только люди, но и различные нечеловеческие акторы. Достаточно ли у нас возможностей и воли, чтобы изменить представление о месте человека в мире, онтологическая однородность которого поставлена под вопрос? Междисциплинарный исследователь, сотрудничающий со знаковыми деятелями современной культуры от Бьорк до Ханса Ульриха Обриста, Мортон также принадлежит к группе важных мыслителей, работающих на пересечении объектно-ориентированной философии, экокритики, современного литературоведения, постчеловеческой этики и других течений, которые ставят под вопрос субъектно-объектные отношения в сфере мышления и формирования знаний о мире.
Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.